Леди в озере - [5]

Она не стала упоминать то имя, которое Уолли забыл. Его звали Аллан. Аллан Дерст-младший. Когда они еще только начинали встречаться, его фамилия звучала достаточно по-еврейски, чтобы удовлетворить мать. Его отец вроде бы был евреем. Но миссис Моргенштерн не дала себя обмануть и все поняла, узрев парня воочию.

– Он не из тех, с кем стоит заводить серьезные отношения, – сказала она, и Мэдди не стала спорить. Тогда у нее начинались серьезные отношения, чьи шансы на получение одобрения ее матери были еще меньше, чем шашни с Алланом Дерстом-младшим.

– Перейдем в столовую? – спросила Мэдди, хотя гости еще не допили свои коктейли.

Уолли – Уоллес – был самым молодым из тех пятерых, кто сидел за столом, но он явно привык к тому, что другим людям хочется узнать его мнения. Готовые угождать ему Розенгрены засыпали его вопросами. Кто будет баллотироваться в губернаторы? Что он думает по поводу последнего неуместного высказывания Агню?[9] По поводу уровня преступности в Балтиморе? Какова на самом деле Джипси Роуз Ли?[10] (Недавно она посетила Балтимор с целью раскрутки своего ток-шоу, идущего по нескольким каналам по всей стране.)

Хотя Уоллес и был профессиональным интервьюером, он не очень-то стремился задавать вопросы другим. Когда мужчины высказывали свои мнения по поводу текущих событий, он с покровительственным видом слушал, после чего выражал несогласие. Мэдди попыталась перевести разговор на обсуждение романа, который она недавно читала, «Стерегущие дом»[11], где великолепно описывалась суть расовой проблемы на Юге, но Элинор сказала, что так и не смогла дочитать его до конца, а мужчины вообще никогда о нем не слыхали.

Однако Мэдди полагала: званый ужин удался на славу. Милтон был в восторге от того, что у него появился знаменитый приятель, Розенгрены были очарованы Уоллесом. И тот, похоже, тоже испытывал к ним искреннюю симпатию. Позднее, когда свет в гостиной был притушен настолько, что огоньки сигарет стали выглядеть как медлительные светлячки, и когда Уоллес уже выпил немало бренди, он вдруг сказал:

– А ты, Мэдди, устроилась неплохо.

Неплохо? Неплохо?

– Только представь себе, где бы ты сейчас была, если бы вышла замуж за того малого, за Дерста. Он работает копирайтером.

Она ответила, что после окончания старшей школы ни разу не встречалась с Дерстом-младшим, что было правдой. А затем добавила, что знает о его работе из информационного листка с новостями о выпускниках Парк-скул, что было неправдой.

– Я не слыхал, что в старшей школе у тебя была большая любовь, – заметил Милтон.

– Это потому, что ее не было, – ответила Мэдди тоном более резким, чем хотела.

К одиннадцати часам они попрощались с гостями, подвыпившими и нетвердо держащимися на ногах, уверив их, что встречу надо непременно повторить. Милтон рухнул в кровать, сваленный с ног выпивкой и обилием положительных эмоций. При обычных обстоятельствах Мэдди предоставила бы уборку девушке, которая приходила в их дом по пятницам. Оставить после ужина посуду невымытой – не преступление, если ты ее сполоснула, – хотя Тэтти Моргенштерн никогда не оставляла в мойке даже одной-единственной невымытой вилки.

Но сегодня Мэдди решила, что уберет все сама.

В прошлом году кухня была обставлена и оборудована заново. Мэдди так гордилась, когда модернизация была завершена, так радовалась новым кухонным приборам, но радость быстро сошла на нет. Сейчас переоборудование казалось бессмысленным, бесполезным. Зачем было это затевать, кому нужна вся эта встроенная новейшая техника? Ведь она нисколько не экономит время, хотя изменение конфигурации шкафов и полок и помогает хранить отдельно и не смешивать два набора посуды.

Уолли выразил удивление, когда во время подачи на стол салата узнал, что в доме едят только кошерные блюда; тем самым они отдавали дань традициям, в которых был воспитан Милтон. У них было два набора посуды, они никогда не смешивали молочное и мясное, не ели свинину, а также моллюсков и ракообразных – не так уж сложно, и Милтон доволен. Его преданность вполне заслуженна, говорила она себе, промывая хрусталь со средством для мытья посуды и вытирая хороший фарфор.

Повернувшись, чтобы выйти из кухни, она задела локтем бокал, сушившийся на мойке. Тот упал на пол и разбился.

Полагается разбить стакан[12].

О чем ты?

Неважно. Я все время забываю, какая ты дикарка.

На уборку всех осколков с помощью веника и совка ушло еще пять минут. Когда закончила, было уже почти два ночи, но она все равно долго не могла заснуть. Мозг лихорадочно работал, перебирая несделанные дела. В ее настоящем не было таких дел, все то, что она не сумела сделать, относилось к тому времени двадцать лет назад, когда она познакомилась с Уолли – и со своей первой любовью, о коей мать так никогда и не прознала. Тогда она поклялась, что станет – кем? Творческой личностью, самобытной и плюющей на общественное мнение. Она – они – станут жить в Нью-Йорке, в Гринвич-Виллидж[13]. Он обещал. Собирался увезти ее из скучного чопорного Балтимора ради жизни, полной страсти и посвященной искусству и приключениям.

Все эти годы она старалась не думать о нем. Но теперь он вернулся. Как пророк Илия, явившийся на Седер Песах