Леди Тремейн. История злой мачехи - [16]

– Войдите! – на это раз пришла высокая угловатая девица, целиком состоявшая, казалось, из тощих рук и ног. – Будь любезна, дорогая, дай знать леди Хакли, что мне нужна Ребекка, чтобы помочь одеться и причесаться к ужину. Спасибо.

Молоденькая горничная молча кивнула и вышла за дверь, неуклюже загребая ногами и что-то бормоча себе под нос. Леди Тремейн покачала головой, только сейчас сообразив, что за разговорами с миссис Брэмбл пропустила гонг, призывающий переодеваться, а значит, может, чего доброго, и опоздать или явиться неодетой и непричёсанной.

«Ну и ладно, – со смехом подумала она. – Может, мне и не стоит производить впечатление на какого-то джентльмена из неведомых, но опасных земель?»

ГЛАВА IV Загадочный сэр Ричард

Напрасно леди Тремейн волновалась, что опоздает. Ребекка так умело и быстро причесала её и помогла одеться, что она спустилась вниз как раз вовремя.

Гости собрались в большой красиво убранной гостиной. В двух хрустальных люстрах горели белые восковые свечи, они заливали приходящих своим мягким светом, отражались ослепительными искорками от бриллиантовых украшений и блёсток на платьях женщин. Леди Тремейн всегда находила дам своего круга слишком броскими, пёстрыми до ряби в глазах. Они напоминали ей экзотических птиц, особенно ярко выделявшихся на фоне чёрно-белых, как пингвины, джентльменов в их крахмальных манишках и хвостатых фраках. Что касается самой леди Тремейн, то ей всегда больше нравилось то, как всё устроено среди настоящих птиц с их серенькими самочками и самцами с красочным оперением.

Как мы уже знаем, леди Тремейн давно привыкла к своей траурной одежде и теперь с огромным трудом заставила себя переодеться в пурпурное платье – исключительно для того, чтобы сделать приятное своей старинной подруге. Неудивительно, что в этом платье она сама чувствовала себя ещё одной расфуфыренной, покрытой блёстками, выставляющей себя напоказ леди-птицей. Слишком дерзким, вызывающим казалось ей поначалу её пурпурное платье, однако довольно быстро она сумела убедить себя в том, что пурпур – это цвет, который знаменует постепенный переход от траура к более светлым тонам, и нет в этом ничего предосудительного. После смерти Френсиса прошло уже шесть лет, так что леди Хакли, наверное, права – пора заканчивать носить траур по нему. Шесть лет. Действительно, пришло время двигаться дальше.

Придя в гостиную, леди Тремейн слегка растерялась и не знала, куда себя деть. Гости уже успели разбиться на пары или небольшие группы и оживлённо разговаривали друг с другом, стоя или удобно устроившись на бархатных стульях и диванчиках. Нет, всё-таки леди Тремейн чувствовала себя неловко и неуютно в пурпурном платье, которое дала ей подруга. Как ни уговаривала она себя, всё равно не была уверена, что не предаёт память о покойном муже, разодевшись как напоказ.

Хотя период траура у леди Тремейн затянулся, она продолжала считать, что одежда должна отражать переживаемое ею чувство потери, подчёркивать её безутешное горе. Точно так же леди Тремейн продолжала глушить просыпающийся порой в её голове тихий голосок, нашёптывающий о том, что времени прошло достаточно и она вполне готова уже к тому, чтобы вновь найти свою большую, настоящую любовь. Глушила, но голосок возвращался, и от него у неё в груди оживало сладкое и мучительное чувство. Разгорался в сердце мерцающий огонёк, похожий на отблески свечей, игравшие сейчас на серых хрусталиках, которыми был расшит лиф её платья и на таких же хрустальных серьгах, браслетах и ожерелье, которые леди Хакли одолжила ей вместе с ним.

А затем удивительное, восхитительное чувство охватило её. Леди Тремейн внезапно поняла, что не чувствует больше себя прежней, и это только потому, что... Да-да, потому, что прекрасно выглядит в этот вечер, и это так ново, так непривычно для неё.

Ребекка действительно оказалась настоящей мастерицей и сделала ей великолепную причёску, а выбранное леди Хакли платье как нельзя лучше подчёркивало стать и красоту леди Тремейн. Она представила, как замечательно должны перекликаться отблески огня на хрусталиках платья с ранней сединой в её волосах. Да, леди Тремейн не была молода, хотя и не чувствовала себя достаточно старой для серебряных прядей. Но в этот вечер ей нравилось, как она выглядит, ей нравилась даже седина. Ведь ранняя седина – это признак мудрости, которая приходит с переживаниями, с преодолением житейских бед, говорит о разбитом сердце. Недаром же седина леди Тремейн впервые появилась и становилась всё заметнее именно после смерти её мужа.

Леди Тремейн ощущала, что сильно изменилась за последние шесть лет. И сама изменилась, и изменился мир вокруг неё, но самая удивительная перемена произошла с её милыми, любимыми девочками. Как сильно они выросли за эти годы! Стали почти взрослыми. А ведь совсем недавно, казалось, носились по дому две такие пигалицы, пищали тоненькими голосками, изводили свою няню и воровали сладости на кухне, чтобы потом, спрятавшись в кладовке, с наслаждением съесть свою добычу. Вроде бы это было буквально вчера, да вот, поди ж ты...

Затем вспомнились леди Тремейн вечера, когда она сидела со своими крошками, дожидаясь, пока они уснут, наплакавшись до изнеможения по своему отцу. Анастасия и Дризелла очень тосковали по нему, а леди Тремейн старалась держаться стойко, вместе с ними не плакала и старалась делать всё для того, чтобы её дочки вновь стали счастливы. Сейчас у неё от этих воспоминаний защемило сердце, и она готова была пожалеть о том, что не взяла их с собой, а оставила в Лондоне. Но с другой стороны, этот урок должен пойти им на пользу, а то, что они на этот раз остались дома, никак не должно испортить их отношения с сыновьями леди Хакли, не правда ли? Нет, не должно.