Лед тронулся - [25]

— Вадик, я не знаю, как ты относишься к Лелику, но знай наперед, я его не перевариваю!

— Что так?

— Фанфарон и бездарь!

— Ну насчет фанфарона не знаю, а бездарем я бы его не назвал, — сказав это, Вадим сам себе удивился. Достаточно было кому-то со стороны наехать на его коллегу по фирме, пусть даже на Кашлинского, как он тут же бросился на защиту.

— Это ты с ним еще в деловом отношении не сталкивался. Ая с Леликом год назад в одном процессе сидела. Мало того, что он всю дорогу спал и мух не ловил, он еще и жену подзащитного обихаживал каждый вечер.

— То есть?

— Осипов, не строй из себя дурака! Может, конечно, он сострадал бедной женщине, мужа которой посадили. Ты как адвокат до мозга костей и такую версию готов будешь отстаивать, но…

— А что? Хорошая версия. Присяжные бы мне поверили!

— Только маленькое «но»! Он ведь гонорар заломил по самый «не балуй», и получал регулярно и деньги, и удовольствие.

— Так, может, он просто жиголо? Деньги брал за постель, а дело вел бесплатно? — Вадиму расхотелось защищать Кашлинского. Невольно вспомнилась история с Ирой Правдиной. Он-то с нее гонорара так и не взял.

— С той лишь разницей, что деньги он брал, наворованные мужем, а трахал жену! — Скорник сказала это с таким презрением, с такой нескрываемой злобой, что Вадим понял, — приди Лера на фирму, против Кашлинского у него будет искренний союзник.

— Ладно! Это его проблемы!

— Нет! И твои, если ты работаешь с таким ублюдком, — Лера никак не могла успокоиться.

— Не так уж я с ним и работаю. Давай лучше о тебе!

Выслушав подробные объяснения Вадима об организации фирмы, о порядке распределения клиентов и, соответственно, гонораров, Лера высказала твердое желание работать по-новому.

— А тебя не смутит тот факт, что ты станешь моим ассоциатором? То есть, подчиненным?

— Для начала — подчиненной, а не подчиненным. Пятый размер бюста, надеюсь, убедит тебя в моей половой принадлежности!

— Зачем же ограничивать аргументы только бюстом? — Настроение у Вадима поднялось до небес. Скорняк — его ассоциатор! Хорошая шпилька не только Кашлинскому, но и Марлену. Как никак Лера достаточно известный адвокат. Да еще и дочь великого Скорника! Это знаковое приобретение.

— Не хами, — не зло откликнулась Лера. — Согласна на подчиненную. Но при одном условии.

— Каком? — Вадим напрягся.

— Таком. Если будешь трахать клиенток, против чего я не возражаю, то гонорар…

— Не брать, — подсказал Вадим.

— Во, дурак! Брать, конечно! Но отдавать его мне. Чтобы в моих глазах ты всегда оставался благородным рыцарем! — Скорник рассмеялась радостно и задорно.

— Ага! А если ты трахнешь клиента, а у нас мужиков-клиентов много больше, чем женщин, то весь твой гонорар мне! Правильно?

— Нет, неправильно! Я дама. В подобном случае это просто дополнительный микст!

— Сработаемся, — Вадим расхохотался так громко, что в кабинет заглянула Лена. Она давно не слышала, чтобы Вадим так смеялся.

Глава 6

Эльза Георгиевна попала в больницу с двусторонним воспалением легких в самом конце мая. Вроде уже и время-то было теплое, но где-то ее просквозило.

Илона ходила напуганная — маме за девяносто, и в этом возрасте такая болезнь может стать последней. Михаил Леонидович, как мог, жену успокаивал, говоря, что теща еще о-го-го, что ничего страшного не произойдет. Он при этом искренне верил, что старушка, которая с гимназических времен каждое утро обтирается ледяной водой, бегает в соседнюю булочную за свежим хлебом, умрет от чего угодно, но только не от болезней и старости, и, наверняка, после него самого.

Вадиму передалось не отцовское спокойствие, а материнская тревога. Он совсем перестал верить во что-либо хорошее, если оно государственное. Распространялось такое отношение, разумеется, и на медицину. Но частные клиники — это далеко, в Америке. В Москве работали только частные стоматологические кабинеты, а в них пневмонию не лечили. Вадим позвонил Автандилу.

Автандил крякнул, сказал: «Хреново!» и сел за телефон. Спустя полчаса, через знакомого уролога из больницы № 64 он вышел на замглавврача больницы № 31, куда и отвезли бабушку Эльзу. По ходу разговора выяснилось, что года два назад, по той же цепочке, но только в обратном направлении, этот замглавврача, тогда еще зав. отделением, привозил к Автандилу своего племянника, и Автандил ему что-то там отлично вырезал. Короче говоря, уже через час Эльзу поместили в отдельную палату. Двух неблатных старушек, лежавших по какому-то недоразумению в лучшей палате Первой терапии, вывезли в коридор, чему они, собственно, и не удивились. Эльза смогла почувствовать себя человеком. Пусть и больным.

Анна Яковлевна приехала навестить Эльзу на следующий день. Первой ее реакцией на известие, что постоянная ее оппонентка оказалась в больнице, была радость: серьезно заболела не она, а Эльза Георгиевна. Но инстинкт самосохранения быстро погас. Угроза потерять человека, который каждый раз при встрече или телефонном разговоре напоминал ей о молодости, напугала бабушку Аню не меньше, чем Илону. Анна Яковлевна искренне удивилась, осознав, что значит для нее Эльза. Да, они стояли по разные стороны баррикад. И во время революции, и в Граждаискую. Она боролась за новое общество, а Эльза — типичным представитель старой России. Страны, где угнетали рабочих и крестьян, где полицейский был главным человеком в околотке. И потом они не изменили своих взглядов — Эльза жила себе спокойно, как все обыватели, а на нее, старую большевичку Искру, обрушились репрессии, поражение в правах, высылка за сто первый километр. А позже, после XX съезда КПСС, власть их опять развела: Анна Яковлевна оказалась «в почете», со спецполиклиникой, продуктовыми наборами к пролетарским праздникам. А Эльза Георгиевна получала минимальную пенсию для лиц, не имеющих трудового стажа, — 60 рублей.