Лед - [111]
Шон ничего не мог расслышать, идя по проходу; он чувствовал себя покойником, но это не тревожило его. Ничьи взгляды больше не заботили его. Он подошел к Гейл, вставшей при его приближении. Они смотрели друг на друга в молчании. Он увидел тонкие морщинки вокруг ее глаз и рта, увидел ее шею, груди, золотые сережки в ушах – он вновь увидел девочку в этой женщине.
– Ты совсем не изменилась.
– А ты изменился. Поздравляю, Шон.
Ее улыбка сводила его с ума. Он хотел что-то сказать ей, но почувствовал руку Соубриджа на своей руке.
– Ужасно сожалею, но это критически важно. Шон, мы должны переговорить.
– Подожди, – сказал он.
Она кивнула.
Шон стоял с Соубриджем в переговорной. С улицы доносилось сердитое скандирование: Эко-цид! Спасем Арктику! Шон заставил себя открыть окно и всмотрелся в толпу на улице, усмиряемую прибывшей полицией.
– У меня есть кое-что, гораздо более срочное, дружище, – сказал Соубридж, показывая свой телефон. – Ну-ка посмотрим: не верьте ничему, пока это не опровергнут официально дважды, – мы давно перешагнули эту черту. Опровержения так и сыплются, официальные опровержения всех ваших «ошибочных заявлений» из офиса Стоува уже размещены онлайн, так что имейте в виду – все серьезно. Ну да, с гугл-переводом на язык любой страны, отношения с которой вы облили дипломатическими экскрементами. Ага, вот вам еще: временно приостановлены торговые переговоры между Британией и Китайско-Арктическим альянсом. Браво, браво. И все из-за какого-то глупого, импульсивного срыва. Весь этот переполох. Я ваш адвокат. Вы никогда не думали, как все это скажется на мне?
Соубридж скривился в болезненной усмешке и продолжил:
– Ну ничего, в море случались вещи и похуже, не так ли? – Он взглянул на экран свого телефона, мигавший от входящих сообщений. – Как и следовало ожидать, офис губернатора на Шпицбергене подвергает сомнению законность вашего права собственника. Персонал виллы препирается с российской поисково-спасательной службой с Арктической дачи – для меня это все китайская грамота, но для вас, возможно, что-то значит. Да, и вот опять, новые ругательные ссылки: вы в тренде, Шон! Просто на пике популярности. Никому сто лет не было дела до несоблюдения Шпицбергенского соглашения, пока вы не выставили стороны сборищем лицемеров. Вы не хотели, я знаю; вы просто играли в свои геополитические шашки – и вот, доигрались. – Соубридж прищурился, глядя на экран. – Ага. Думаю, вы ее знаете.
Он повернул к Шону телефон с видеообращением: Скади Ларссен яростно отрицала все на норвежском, с английскими субтитрами. Соубридж подмигнул Шону:
– Женщина-ловушка, а? Должен сказать, я бы тоже вряд ли устоял…
Шон выбил телефон из его руки. Маленькая злобная Скади полетела на пол. Соубридж поднял свой телефон и осмотрел с печальным видом.
– Я добавлю это к счету. Будьте молодцом и расплатитесь со мной до того, как на вас потоком хлынут прочие счета. Согласны? Буду признателен. – Он воззрился на раскалившийся экран. – Еще письма, о боже, целый шквал от нашего общего друга, Руперта Парча. Похоже, вы сильно его расстроили. Не понимаю, зачем он шлет мне все эти копии. – Соубридж смахнул несколько невидимых пылинок с пиджака. – Мы с вами единодушны в том, что мне лучше не представлять ваши интересы в дальнейшем? Превосходно. – Он взглянул на часы. – Вот что: мы остановим часы вчерашним днем. Прошу меня извинить. Желаю абсолютной удачи во всем.
Шон сидел один в маленькой комнате с мебелью из ДСП, синими мягкими стульями и покоробленными влагой плитками ковролина. Лицо и тело ныли от боли сильнее прежнего, но это было ничто по сравнению с душевной болью. Шум с улицы становился громче – толпа росла. Он посмотрел на свое запястье без часов и подумал, что сын таксиста теперь, наверное, счастлив. Он испытал благодарность к Джону Бернэму и его неугомонной дочке.
И еще – прилив любви к Рози при мысли о том, что она вернулась к нему, пусть даже ее все еще переполняла злоба. Он стремительно вышел из комнаты, желая найти дочь, и чуть не натолкнулся на мистера Торнтона, миссис Осман, Руфь Мотт и семейство Хардинг, возвращавшихся в зал суда, где должно было прозвучать судебное заключение. Шон застыл, готовый принять их гнев, но Руфь Мотт взяла его за локоть. Анджела Хардинг посмотрела ему в глаза.
– Спасибо, Шон, – сказала она тихо.
И пошла дальше со своей свекровью.
Следом за ними двинулись Шон с Руфью.
– Это неправда, ты же знаешь, – сказала она. – Ты помогал Тому. Когда ты говорил за него, если он был слишком пьян, когда заступился за него перед Редмондом в Гренландии. Когда просил его не обращать внимания на то, что думают другие, и жить так, как он хочет. Он столько раз рассказывал мне все это. Шон, он любил тебя.
Бабушка Руби обернулась.
– И ты любил его, – сказала она. – Мы это видели.
Они вошли в зал суда. Все, находившиеся там, встали с мест и стояли молча, пока мистер Торнтон не поднялся на кафедру. Хардинги и их друзья расселись по одну сторону от прохода, а Шон вернулся на свое место, теперь один во всем ряду – без Соубриджа и Мартины. Гейл сидела на заднем ряду, и рядом с ней появилась Рози.
Флора-717 – работник низшего уровня в пчелином улье. В тоталитарном обществе каждый должен быть готов пожертвовать всем ради Королевы. А нужно еще пережить религиозные чистки и атаки жестоких ос. Когда улью грозит опасность, Флора, неожиданно для себя самой, совершает один храбрый поступок за другим, поднимая свой статус и узнавая зловещие секреты, на которых держится устройство улья. Флоре позволяется все больше и больше, пока она не решается нарушить самый главный закон улья. «Пчелы» – это гремящий дебют в духе «Рассказа Служанки» и «Голодных игр», который потрясет ваше воображение.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.
Для Гретель слова всегда были настолько важны, что в детстве она вместе с матерью даже изобрела язык, который стал их собственным. Теперь Гретель работает лексикографом, обновляя словарные статьи. Она не видела мать с 16 лет, когда они жили в лодке на оксфордском канале. Воспоминания о прошлом, давно стершиеся, после одного телефонного звонка внезапно возвращаются: последняя зима на воде, загадочный сбежавший мальчик, странное неуловимое существо, живущее на реке. «В самой глубине» – вызывающий дебютный роман с сюрреалистической, жуткой атмосферой.
В самолете, летящем из Омана во Франкфурт, торговец Абдулла думает о своих родных, вспоминает ушедшего отца, державшего его в ежовых рукавицах, грустит о жене Мийе, которая никогда его не любила, о дочери, недавно разорвавшей помолвку, думает о Зарифе, черной наложнице-рабыне, заменившей ему мать. Мы скоро узнаем, что Мийя и правда не хотела идти за Абдуллу – когда-то она была влюблена в другого, в мужчину, которого не знала. А еще она искусно управлялась с иголкой, но за годы брака больше полюбила сон – там не приходится лишний раз открывать рот.
Натан Гласс перебирается в Бруклин, чтобы умереть. Дни текут размеренно, пока обстоятельства не сталкивают его с Томом, племянником, работающим в букинистической лавке. «Книга человеческой глупости», над которой трудится Натан, пополняется ворохом поначалу разрозненных набросков. По мере того как он знакомится с новыми людьми, фрагменты рассказов о бесконечной глупости сливаются в единое целое и превращаются в историю о значимости и незначительности человеческой жизни, разворачивающуюся на фоне красочных американских реалий нулевых годов.
История Вань Синь – рассказ о том, что бывает, когда идешь на компромисс с совестью. Переступаешь через себя ради долга. Китай. Вторая половина XX века. Наша героиня – одна из первых настоящих акушерок, благодаря ей на свет появились сотни младенцев. Но вот наступила новая эра – государство ввело политику «одна семья – один ребенок». Страну обуял хаос. Призванная дарить жизнь, Вань Синь помешала появлению на свет множества детей и сломала множество судеб. Да, она выполняла чужую волю и действовала во имя общего блага. Но как ей жить дальше с этим грузом?