Лебяжий - [5]
Раздраженно стукнув кулаком о кулак, Горкин прикусил ус и отвернулся. «Разыгрываете? Ну-ну...»
Мухин едва удержался от улыбки. Он, как и Саульский, легко понял, что главный геолог безмерно честолюбив. Его назначение сюда – превентивная мера против возможного самовольства Мухина. Саульский как бы упреждал Мухина: смотри, приятель, если посмеешь ослушаться – вот преемник. Для него это неплохой прыжок вверх. Это и Горкин прекрасно понимал. Не поставят же начальником экспедиции Мурунова, который совершенно не умеет ладить с людьми! К тому же и за воротник частенько закладывает. Но прогиб обещает столько, что можно рискнуть... то есть посоветовать Мухину пойти на риск.
– Если то, что вы говорили... если возможности прогиба подтвердятся, – начал и тотчас поправился: – Вы понимаете, какой шанс мы упустим?
– Понимаю, милок, все понимаю, – бессильно опустил голову Мухин: мол, понимать мало. Нужно иметь мужество, чтобы плыть против течения.
– Нужно рисковать, Иван Максимович, –голос Горкина стал тих, проникновенен и опахнул такой теплотой, против которой редко кто мог устоять. Голос подталкивал, гладил, обещал...
– Согласен, надо, – будто бы уступил Мухин, и возникла неловкая пауза, которую нарушило неясное бульканье: это смеялся в кулак Мурунов.
Главный геолог, не ожидавший такой легкой уступки, ошеломленно переводил взгляд с одного на другого. С ним ваньку валяли, это ясно.
– Так чего же вы мне голову морочили? – обиженно вскрикнул Горкин.
– Тебе? – удивленно заморгал Мухин и, оглянувшись, точно их могли подслушать, шепнул доверительно: – Это мне заморочили. Так заморочили – себя стал бояться...
И засмеялся. Хорошо засмеялся, бесхитростно. Двое других тоже отозвались смехом.
«Смех смехом, но каждый поступок нуждается в объяснении. Тем более – задержка на Лебяжьем», – задумался Мурунов. Следовало бы подумать о завтрашнем дне, когда потребуют к ответу. А Мухин хохочет. Мальчишество!
– Сердце мое, ты великий изобретатель! – дурашливо шлепнув себя по щекам, Горкин заговорил с нарочитым южным акцентом. – Но и ты пока еще не изобрел перпетуум мобиле. Трактора – не перпетуум. Они ломаются...
– Ну, если не перпетуум, – развел руками Мухин и беспечно улыбнулся. – Тут уж ничего не поделаешь.
– Значит, во всем виновата техника, бездорожье и, скажем, недостаток горючего.
– Техника, техника, – весело подхватил Мухин. – А не люди, ею овладевшие.
Прихватив с собой банку растворимого кофе, Горкин отправился к Мурунову.
– Ждем, ждем, – поднялась ему навстречу Татьяна Борисовна и, точно ребенка, взяв за руку, повела к столу. «Какая ледяная рука!» – поежился Горкин от ее прикосновения. А Татьяна Борисовна широким, в каждом углу слышным голосом уже представляла его двум бородачам (одного Горкин знал), братьям Никитским, постоянным партнерам по «пульке». Сам хозяин читал какой-то технический журнал и иногда нетерпеливо поглядывал на дверь. По-видимому, ждал кого-то.
– Вас уже комплект? – разочарованно протянул Горкин, оправляя и без того умело и по моде завязанный галстук. Одевался он броско, но с большим вкусом. Рубашка слепила белизной, костюм, точно подогнанный по фигуре, удачно подчеркивал стройность его хозяина и скрывал то, что не следовало подчеркивать: кривизну непропорционально тонких ног, некоторую полноту в талии и плохо развитые в предплечьях руки.
– Игорь не признает карт, – врастяжку и гнусаво пробубнил один из Никитских, Евгений. Это он расписывал Горкину сибирских глухарей. Сам, впрочем, не убил в жизни ни одной птицы и чрезвычайно гордился этим.
– Отсталый человек, – поддержал его брат. Он то-же собирался когда-то стать геофизиком, как и Евгений, но не прошел в институт по конкурсу, переметнулся в торговый, благополучно закончил его и теперь подвизался в здешнем ОРСе. Была у него поразительная лингвистическая память. Однажды, в Уржуме, поспорил с каким-то заезжим кавказцем, что за три месяца выучит грузинский язык. И ровно в назначенный срок, разыскав грузина на рынке, сказал ему на его родном языке:
– Кацо, уходи из-за прилавка! Твой товар теперь стал моим товаром.
Дядя Георгий, так звали грузина, торговавшего гранатами, повздыхал, почесался, придирчиво проверил – знает ли Валерий что-нибудь еще по-грузински (тот прочел ему две строфы Руставели), и уступил:
– Н-на, торгуй! Больше сюда нэ-э приеду!
Валерий взял у него пяток гранатов, подмигнул и снова затолкал дядю Георгия за прилавок:
– Мы квиты... Честно, честно! Я сэкономил ящиков пять водки... Когда учил – не до питья было.
– Маладец! Красивый язык, да?
– Язык что надо! – Валерий еще и Бараташвили прочел, совсем покорив дядю Георгия. Они стали закадычными друзьями.
– Отсталый!.. – Валерий, в отличие от брата, говорил чисто, внятно, но с легким акцентом. Быть может, сказалось влияние грузинского языка. – Старообрядец... сектант!
«Поразительное сходство! – оглядывая близнецов, удивился Горкин. – Как их только женщины различают?» Компания эта вдруг стала ему симпатична, но не общностью всех собравшихся людей, а тем, что Горкин, не умея объяснить – почему, задав себе этот вопрос, поверил в удачу. Все сбудется, все сбудется...
В новом романе тюменский писатель Зот Тоболкин знакомит нас с Сибирью начала XVIII столетия, когда была она не столько кладовой несметных природных богатств, сколько местом ссылок для опальных граждан России. Главные герои романа — люди отважные в помыслах своих и стойкие к превратностям судьбы в поисках свободы и счастья.
В публикуемых в первом томе Зота Корниловича Тоболкина романах повествуется о людях и событиях середины XVII – начала XVIII веков. Сибирский казак-землепроходец В.В. Атласов – главный герой романа «Отласы». Он совершил первые походы русских на Камчатку и Курильские острова, дал их описание. Семён Ульянович Ремезов – строитель Тобольского кремля – главное действующее лицо романа «Зодчий». Язык романа соответствует описываемой эпохе, густ и простонароден.
В сборник драматических произведений советского писателя Зота Тоболкина вошли семь его пьес: трагедия «Баня по-черному», поставленная многими театрами, драмы: «Журавли», «Верую!», «Жил-был Кузьма», «Подсолнух», драматическая поэма «Песня Сольвейг» и новая его пьеса «Про Татьяну». Так же, как в своих романах и повестях, писатель обращается в пьесах к сложнейшим нравственным проблемам современности. Основные его герои — это поборники добра и справедливости. Пьесы утверждают высокую нравственность советских людей, их ответственность перед социалистическим обществом.
За долгие годы жизни в литературе Зотом Корниловичем Тоболкиным, известным сибирским, а точнее, русским писателем созданы и изданы многие произведения в жанрах прозы, драматургии, публицистики. Особенно дорог сердцу автора роман «Припади к земле», начатый им в студенческие годы, оконченный много позже. В романе заложены начала будущих его вещей: любовь к родной земле, к родному народу. Он глубинный патриот, не объявляющий громогласно об этом на каждом перекрёстке, не девальвирующий святое понятие. В Московском издательстве «Искусство» издан его сборник «Пьесы, со спектаклем по пьесе Зота Тоболкина «Песня Сольвейг» театр «Кармен» гастролировал в Японии.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.