Лебединое озеро - [60]

Через год я уже почти доставал до сиденья и уверенно гонял по кварталу, искренне удивляясь ругани встречных чужаков, считающих меня маленьким для этого аппарата. Один их таких бестолковых взрослых разрушил мой полет. Правда, к тому моменту я уже так осмелел, что приловчился кататься по хорошему дорожному асфальту и давно должен был попасться. На улице и попался. Из тормознувшего «Уазика» вышел злой усатый дядька, свинтил ниппели с колес моего велосипеда и, ничего не говоря, уехал. Так окончился велосипедный период моего детства. Потому что русские ниппели к немецким колесам не подходили. А купить ребенку новые колеса или велосипед в начале семидесятых годов мог позволить себе не каждый советский человек — мне не купили.

Осталось рассказать про дедов портрет. Сейчас таких не делают — художественная была вещь, стоила фотографу многих трудов. Я и сейчас этот портрет представляю себе, как живой, но деда на нем все равно вижу мертвым, как и тогда его себе представлял. Вот бабушка-покойница на соседнем портрете и теперь в памяти видится молодой и живой, а дед — молодым и мертвым. И вроде бы один фотограф над ними старался, и лица супругов похожие. Дед аккуратно причесан, открытый лоб, красивый прямой нос, а вот глаза… Глубоко посаженные глаза смотрят туда, куда их научили, а словно ничего не видят. Почему они напоминали мне глаза каменной головы на кладбище — такие же глубокие, открытые и слепые? Что за наваждение было со мной? Ведь внешне глаза портрета и бюста были разными. На памятнике — пустые, как у маски, а на портрете — с огоньком в темных зрачках, в приятном светло-сером окружении, — и все равно одинаково слепые. То впечатление детства приходит мне на ум сегодня, когда я слушаю экстрасенсов, гадающих по фотографии, жив изображенный на ней человек или умер, — приходится им верить…

Теперь можно перейти к тому, что сложило мою детскую реконструкцию в образ — к наградным листам, которые я нашел на «Подвиге народа».

Вот первый из них — представление деда к медали «За боевые заслуги».

«Гвардии Старшина. 1900 года рождения. Командир хозяйственного взвода 75 отдельного медико-санитарного батальона 68 гвардейской стрелковой Проскуровской дивизии».

Город Проскуров я не знал. Оказалось, в войну так назывался город Хмельницкий, освобожденный 1-м Украинским фронтом весной 1944-го.

Идем дальше: «Кандидат в члены ВКП (б) с 1943г. В Красной Армии с 4 августа 1941г. Участие в боях с 4 августа 1942г. На Сталинградском, Воронежском, 1-м Украинском фронте. Легкое ранение 10.9.43г. в районе Михайловки. Награжден медалью „За оборону Сталинграда“. Призван Сталинским РВК».

Подвиг деда описан рукой командира медсанбата гвардии майора медицинской службы Шаврина. Красивый почерк фиолетовыми чернилами. Синтаксис и ошибки сохраняю, в них дух времени.

«Тов. М., за период наступательных боев дивизии с 14.7.44 по 27.7.44 и освобождение гор. Львова при большом потоке раненых и частой передислокации медсанбата (за 13 дней 7 раз), успешно обеспечил спецподразделения медсанбата подготовкой ремонта домов, приготовление нар, тапчанов и другими предметами хозяйственного обихода обеспечивающее высококвалифицированную помощь раненым офицерам и бойцам. Он организовал конный обоз в медсанбате, сыгравший колоссальную роль в условиях данной операции и исключительную роль в Весенней мартовской операции. Достоин правительственной награды ордена «Красной Звезды» медали «За боевые заслуги».

Орден зачеркнут синим карандашом, медаль над ним вписана рукой дивизионного врача гвардии подполковника медицинской службы Ларионова.

Дух времени ощутим все четче. Прямо пышет молчаливым обоюдным недовольством подполковника и майора.

Ларионов: «Вчера только генерал драл за боевые награды — раздаем слесарям и музыкантам, почем зря!»

Шаврин: «Но ты же был согласен! Сам говорил, что наших людей надо поднимать, не стесняться, а теперь на попятную!»

Ларионов: «Считай, что передумал».

Последняя согласующая подпись красным карандашом — командира дивизии гвардии генерал-майора Стенина. Дата — 9 августа 1944 г.

Ремонт домов, конный обоз… Интересно, за что награждали других?

Перед дедом идет некто Лицкий, еврей, старшина музыкального взвода и музыкальный руководитель Красноармейского Ансамбля Клуба дивизии, давшего в период весенне-летнего наступления 85 концертов. Представлен к ордену «Красной Звезды». Представление на героя отпечатано, подписано заместителем командира дивизии по политической части гвардии подполковником Наугольным. Но орден тоже зачеркнут. Рукой генерала вписаны «Боевые заслуги».

Следующее представление — солист ансамбля. Печатный текст повторен почти дословно — к медали «За отвагу». Зачеркнуто. «Боевые заслуги».

И снова музыкант — ведущий скрипач и баянист одновременно. Опять про 85 концертов и к медали «За отвагу». Почеркано уже нетерпеливо — «Боевые заслуги». Похоже, комиссар был одним их тех, кого драл генерал.

После деда — Нестеренко, украинец, сержант, старший повар 72 отдельного гвардейского истребительно-противотанкового дивизиона.

Реляция командира дивизиона, Героя Советского Союза гвардии майора Каулько: «Тов. Нестеренко в боях за социалистическую Родину проявил доблесть и мужество… В бою под дер. Випки под пулеметным и артиллерийским огнем тов. Нестеренко сумел накормить весь личный состав дивизиона вкусной и горячей пищей. За период наступательных боев не было такого случая, чтобы хотя один боец оставался ненакормленным. Когда пищу нельзя было подвести кухней тов. Нестеренко разносил ее по окопам в термосе. Достоин награждения медалью «За отвагу».