Лазарев. И Антарктида, и Наварин - [172]

Вскоре в Николаев пришли вести из Петербурга — летом 1848 года в Кронштадте состоятся гонки яхт, тендеров и шхун на императорские призы. Лазарев добился разрешения участвовать в гонках.

— Готовься, Ваня, к переходу, — сказал он Унковскому, — весной пойдешь в Кронштадт, будешь честь черноморцев отстаивать. Заодно передашь поклон моему брату Андрею, на эскадре он.

Карьера у Андрея складывалась пока благополучно. Шесть лет командовал дивизией на Балтике, вице-адмиралом ходит. Однако в конце прошлой кампании вышла осечка. Два офицера в дивизии поссорились, обычное дело, но кончилось дуэлью. Он обязан был доложить обо всем, но это означало бы конец карьеры офицеров. Пожалел, а фискалы донесли. Государь разгневался, сделал строжайший выговор…

Ранней весной «Орианда» отправилась на Балтику. Без особых приключений за три месяца дошла до Портсмута.

В Лондоне командир встретился с В. Корниловым. Тот наблюдал за постройкой парохода «Владимир» для Черноморского флота.

Бывалый парусник советовал молодому:

— «Орианда» в свое время была лучшей яхтой Европы, Иван Семенович, — Корнилов сочувственно вздохнул, — однако с той поры много воды утекло. В Петербургском яхт-клубе, почитай, все новейшие аглицкие яхты. Главный ваш соперник, по моему мнению, яхта «Варяг». Князь Голицын купил ее за большие деньги после взятия приза на гонках в Плимуте.

Противные ветры на Балтике задержали «Орианду», и она прибыла в Кронштадт накануне гонок.

На борту яхты первыми побывали контр-адмирал Ефим Путятин и капитан-лейтенант Константин Истомин. Бывшие черноморцы сопереживали — «Орианда» представляла лазаревскую школу и боролась за ее честь. А потому еще задолго до ее прихода они собирали сведения о морских достоинствах каждой из яхт, готовившихся к состязанию. И теперь сообщили Унковскому как личные наблюдения, так и мнения других опытных моряков.

Гонки начались от судейского судна — фрегата «Паллада». Красавец фрегат стоял на двух якорях. Унковский невольно вспомнил — десять лет назад фрегатом командовал Павел Нахимов, ныне черноморец. И ему, конечно, не могло не прийти на ум, что он будет последним командиром «Паллады»… А пока…

Жребий на гонках определяет место на старте. «Орианде» выпал самый неудачный номер — крайний подветренный буек. К тому же погода стояла тихая, ветер умеренный, значит, рисковых галсов не предвидится.

Пока лежали в дрейфе, Унковский собрал на палубе команду — мичманов Бутакова и Потресова, штурмана подпоручика Чернявского, двадцать пять матросов — бравых черноморцев.

— Планида наша, братцы, не токмо от жребия и ветра зависит. Первостатейно каждый шкот набивать втугую, враз команды исполнять споро, как учили, лежа на палубе, чтобы ветер не забирать. А там, глядишь, Бог даст, ветерок посвежеет.

На юге едва просматривались небольшие облачка. Как только командир кончил, раздался пушечный выстрел с «Паллады», что означало — занять назначенное место. По второй пушке яхты вступили под паруса, и гонка началась.

Как и предполагал Унковский, «Орианда» оказалась концевой, а первым шел «Варяг». Но, видимо, на небесах услышали призывы черноморцев. С юга надвинулись тучи, ветер посвежел, и настроение экипажа «Орианды» постепенно поднялось — команда знала лихость своего командира и верила в его удачливость.

Ветер быстро крепчал. На всех яхтах спешно брали рифы, убирали паруса. «Орианда», наоборот, рискуя перевернуться, поставила дополнительные паруса и стремительно понеслась по волнам, обгоняя соперников.

В семь часов вечера троекратное «ура!» прогремело на «Палладе» — «Орианда» первой финишировала, оставив далеко всех за кормой.

Императорский приз — серебряный позолоченный ковш — вручал сам Николай I на борту «Орианды».

— Передашь приз Михаилу Петровичу. Это его награда. — В высокой выучке экипажа на переходе в Петербург император убедился.

Расставаясь, он обнял Унковского и поздравил с чином капитан-лейтенанта.

Стоявший рядом Меншиков вполголоса проговорил:

— Ваше величество, Унковский всего три года в лейтенантах, а положено лет десять-двенадцать. Справедливо его наградить не чином, а орденом Станислава.

Николай нахмурился и недовольно ответил:

— Помолчи, я своих решений не отменяю…

Командира «Орианды» нарасхват принимали в высших кругах Петербурга, побывал он даже на свадьбе великого князя Константина Николаевича.

Настала пора отправляться в Севастополь, но, как сказывают, «набежит беда — и с ног собьет».

Накануне отхода яхты в Кронштадте вспыхнула холера. Заболели два матроса — оставили их в госпитале.

Штормами встретила «Орианду» Балтика. На следующий день холера скосила пятерых матросов и штурмана — похоронили в море. Спустя неделю в кают-компании корчилась в судорогах почти вся команда. Вахту несли трое: командир, мичман и боцман.

Едва добрались до Копенгагена, опять беда. Узнав, что на яхте холера, приехал из крепости датский офицер: «Правительство требует оставить датские владения».

«А ведь здешний наш посланник немец, где же он, ему хоть бы что», — подумал Унковский.

— Яхта не тронется с места, пока я не получу медикаменты и провизию.

— В таком случае крепость откроет огонь по судну.