Лавров - [10]

В первой половине 50-х годов на Петра Лавровича порой находило уныние: писательская деятельность, к которой он так стремился, казалась ему неосуществимой мечтой. С началом царствования Александра II русская журналистика, общественная мысль, закованные при Николае в тяжелые цензурные цепи, вновь всколыхнулись. Правда, по-прежнему литераторов душила узда предварительной цензуры (вплоть до 1858 года им было строжайше запрещено касаться вопросов государственной политики, писать об освобождении крестьян), все же некоторые послабления произошли. Появился и ряд новых журналов и альманахов: за два года — около десяти. Почему бы не попробовать себя в публицистике? Печатно выразить то, о чем невозможно не думать?

Первое выступление Лаврова на поприще, как тогда выражались, «общей литературы» произошло в первом номере журнала «Общезанимательпый вестник». Журнал этот с мая 1857 года издавался в Петербурге бывшим участником кружка И. И. Введенского (посетителем его «сред» был и Н. Г. Чернышевский) Владимиром Николаевичем Рюминым. В нем сотрудничали Григорий Евлампиевич Благосветлов (для первого номера он дал программную статью «Современное направление русской литературы»), близкий его приятель, офицер Василий Петрович Попов (его статьею «Несколько слов по поводу появления новых журналов» и открывался этот печатный орган), поэты Владимир Григорьевич Бенедиктов, Яков Петрович Полонский, Лев Александрович Мей, критик и публицист Владимир Рафаилович Зотов, начинающий тогда историк Михаил Иванович Семевский. Эта группа литераторов, некоторые из которых тайно сотрудничали в герценовских изданиях, и была, очевидно, наиболее близка Лаврову в 1857—58 годах.

Но вот что характерно: свое первое публицистическое выступление — заголовок статьи звучал так: «Письма о разных современных вопросах» — Лавров осуществляет, прикрываясь псевдонимом. «Один из многих» — так он называет себя.

Не имея возможности вполне откровенно писать о самых главных проблемах русской жизни, Лавров все же достаточно ясно очерчивает свою позицию. Истинная любовь к отечеству «выказывается его изучением, изучение же нераздельно от разбора, от критики и вмещает в себя по необходимости порицание того, что заслуживает осуждения». Раскрывая тезис «нам недостает образованности», Лавров пишет, что это означает недостаток последовательности в суждениях, стремлениях, деятельности, жизни, ибо образованность — это не начитанность, не овладение специальными знаниями, не ученость в какой-либо отрасли науки, а гармоническое единство знаний, чувств и действий. (Как не вспомнить здесь Герцена, писавшего полтора десятка лет ранее в статье «Дилетанты и цех ученых»: «Ученые трудятся, пишут только для ученых; для общества, для масс пишут образованные люди».) Образованный человек, по Лаврову, есть солдат истины, справедливости, гражданственности. Только на почве истинной образованности вырастают и истинная наука, и великие гражданские добродетели. Именно приверженность передовым идеалам определяет место образованных людей в обществе — между равнодушием, с одной стороны, и фанатизмом — с другой. Обращаясь к соотечественникам, Лавров сетует: «…мы, русские, недостаточно образованны, и это один из наших весьма важных недостатков». Сейчас образованные люди составляют только исключение. Но следует ли им оставаться только исключением?

Позже, в автобиографии, Лавров назвал свои «Письма о разных современных вопросах» «Письмами провинциала». Маска провинциала почти постоянна для всего его подцензурного публицистического творчества. В декабре 1857 года в третьем из «Писем о разных современных вопросах» Лавров рассуждает опять-таки с «провинциальной» точки зрения: «Я… был внутри России (лето Лавров проводил обычно на родине, в великолукском уезде. — Авт.)… Каждый угол России знает отлично свои потребности, знает наперечет своих лучших людей. Каждый угол знает себя. — Как же бы сделать нам, чтоб узнать свое отечество? — Очень легко и очень трудно. Надо сойтись».

В этом призыве — задушевнейшая мысль Лаврова. Опа пронизывает и его «Письмо к издателю», посланное им в том же 1857 году Герцену, проповедовавшему в вольной печати (точно так же, как и Чернышевский в подцензурном «Современнике») аналогичную идею единения всех прогрессивных сил России в борьбе с крепостничеством.

Следствие 1866 года: «…В каких именно сношениях находились вы с издававшим журнал «Голоса из России» политическим агитатором Герценом или же с сотрудниками и корреспондентами его?..

С г. Герценом и его корреспондентами в переписке и в сношениях не состоял».

Ответ категоричен, но неискренен.

Обращение Лаврова к Герцену не было случайным. Конечно, он читал произведения Искандера (не из его ли статьи «Новые вариации на старые темы» подхватил Лавров тему об идолопоклонстве как характерной черте нравственного мира даже самых развитых людей современности?). Запрещенные издания Вольной русской типографии ходили по рукам и в Артиллерийском училище. Кое-какие издания Герцена, его сочинения Лавров имел в своей библиотеке (в его архиве сохранился совершенно не изученный исследователями список одной из статей Герцена 40-х годов «Москва и Петербург». Не тогда ли Лавров и стал его обладателем?). В одной из работ конца 50-х годов Лавров ссылается на статью Герцена, разумеется, не называя его имени, «Об историческом развитии чести», очень ему импонировавшую. В тексте самого «Письма к издателю» есть рассуждения об идеях, высказанных в «С того берега». Так что сомнений быть не может: Герцен — один из духовных образователей Лаврова. Недаром его портрет висел в кабинете Петра Лавровича.