Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1 - [18]
На следующий год, в возрасте пяти лет, Лавкрафт открыл для себя «Книгу тысячи и одной ночи», ставшую основополагающей в его художественном развитии. Информация о том, какое издание он читал, довольно противоречива. В его библиотеке хранился экземпляр под редакцией Эндрю Лэнга (Лондон: Longmans, Green, 1898), который Лавкрафту подарила мама; на книге есть дарственная надпись ее почерком: «Говарду Филлипсу Лавкрафту от мамы на Рождество 1898 г.». Получается, в возрасте пяти лет он не мог читать данное издание, переведенное Лэнгом (и наверняка сокращенное) с французского перевода Галлана. В то время вышло несколько разных изданий «Тысячи и одной ночи», и среди самых популярных было шестнадцатитомное в знаменитом переводе сэра Ричарда Бертона (1885–1886). Эту книгу Лавкрафт тоже вряд ли читал, поскольку она печаталась без цензуры и, как и некоторые предыдущие издания, показывала, что «Книга тысячи и одной ночи» на самом деле довольно непристойное произведение. (Интересно, что в нескольких сказках с возмущением упоминаются случаи сексуальных отношений между чернокожими мужчинами и женщинами-мусульманками, а Лавкрафт в дальнейшем придерживался расистских взглядов.) Могу предположить, что он читал какое-то из этих трех переводных изданий:
«Арабские ночи: шесть историй». Под редакцией Сэмюэля Элиота, перевод Джонатана Скотта. Одобрено для использования в школах Бостона. Бостон: «Ли энд Шепард»; Нью-Йорк: «Си Ти Диллингтон», 1880.
«Тысяча и одна ночь», Чикаго и Нью-Йорк: «Бедфорд, Кларк энд Ко», 1885.
«Арабские ночи». Под редакцией Эверетта Х. Хейла; [перевод Эдварда Уильяма Лейна]. Бостон: «Гинн энд Ко», 1888.
Перевод Лейна выдержал множество переизданий, однако это не самое важное. Важно то, какое впечатление произвела книга на Лавкрафта:
«… хотел бы я знать, сколько воображаемых арабов породила “Книга тысячи и одной ночи”, потому что в пять лет я и сам был одним из них! Тогда я еще не был знаком с греко-римскими мифами, и именно книга Лейна открыла для меня великолепный мир чудес и свободы. Я придумал себе новое имя – Абдул Альхазред – и попросил маму сводить меня в магазин восточных сувениров, чтобы обустроить в комнате арабский уголок»[145].
Здесь мы встречаем как минимум два ложных утверждения. Во-первых, как я уже отмечал, в том возрасте Лавкрафт точно не мог читать издание Лэнга. (А в 1898 г. Сьюзи подарила ему эту книгу на Рождество как раз потому, что Говарду она очень нравилась.) Во-вторых, он по-разному объясняет происхождение имени Абдул Альхазред. В самом значительном автобиографическом очерке «Кое-какие заметки о ничтожестве» (1933), написанном примерно за два года до процитированного выше письма (в котором говорится, что имя он придумал сам), Лавкрафт сообщает, что имя Абдул Альхазред ему «сочинил кто-то из взрослых как типичное арабское имя». В другом письме дается более подробное разъяснение: «Точно не знаю, откуда взялось это имя Абдул Альхазред. Если верить смутным воспоминаниям, его мне подсказал кое-кто из старших, а именно наш семейный поверенный, только не помню, то ли я попросил его придумать для меня арабское имя, то ли предложил оценить уже имевшийся у меня вариант»[146]. Семейным поверенным был Альберт А. Бейкер, остававшийся законным опекуном Лавкрафта до 1911 года. Если имя действительно выдумал он, то с точки зрения арабской грамматики оно звучит совершенно неудачно, так как Бейкер использовал артикль два раза подряд (Абдул Аль хазред). Более правильным был бы вариант Абд эль-Хазред, однако звучит не так красиво. В любом случае, как известно всем читателям Лавкрафта, выбранное имя осталось с ним надолго.
Может, «Тысяча и одна ночь» и не направила Лавкрафта прямиком к миру «странной прозы», но уж точно не мешала его интересам развиваться в этом направлении. Мало кто отмечает, что лишь в небольшом количестве сказок из этого цикла присутствует нечто сверхъестественное, и даже прославленная история о Синдбаде, по сути, представляет собой лишь рассказ о морских приключениях. Конечно, там упоминаются могилы, пещеры, заброшенные города и многое другое, что оставило свой след на воображении Лавкрафта, но это все же легенды, в которых потустороннее показывается не ужасающим отклонением от законов природы, а скорее чудом, на которое обращают не так уж много внимания.
Окончательно подтолкнуть Лавкрафта к миру «странного» могла неожиданная находка: в возрасте шести лет он обнаружил в доме у друга семьи «Сказание о старом мореходе» Кольриджа с иллюстрациями Гюстава Доре. По всей вероятности, американское издание поэмы («Сказание о старом мореходе», Нью-Йорк: «Харпер энд бразерс», 1876), которое выдержало много последующих тиражей. Вот какое впечатление произвела поэма вместе с рисунками на юного Лавкрафта:
