Лавка нищих. Русские каприччио - [23]
– Это приятель Дриллы! Они меня отсюда не выпустят. Давай на корму! Нет, сперва – опять в зал. Я только скажу бармену, что мы здесь, и что скоро вернемся в зал. А на корме – лодка! Сейчас – слышишь? – английскую песню дают. Под нее Дрилло не танцует. А потом опять дадут русскую. «Калинку». Ох, он и отчебучит номер! Ох.
В пустом зале мягко лопнула гитарная струна и слабый, но очень приятный мужской голос по-немецки запел:
– Мне такая песня не нравится! – снова закапризничал Шпрех. – И что это за «гроссес йамерталь»? Зачем мне эта «долина скорби»? Двинули скорей отсюда! Потом, когда от Дипеша отлипнем, я тебя лучше в музей эротики свожу. Ух – сила! Там один греческий горшок с дядьками рогатыми – сто тысяч евро стоит! Вот была бы житуха в таком музее. А еще там статуэтка есть, ее смотритель музея иногда из витрины вынимает, на столик ставит и часами перед собой вертит: то передом повернет, то задом.
Тебе, однако, песня понравилась. Хотя ты тоже не слишком-то хотел слышать про юдоль, про долину скорби. И, конечно, не мог согласиться с тем, что в Берлине всюду «мрак и боль». Тебе этот город казался чудесным и неразгаданным, да к тому же для некоторых русских – не для олуховтуристов – для изящных рисовальщиков воздуха, для искателей небывалой музыки смыслов – весьма и весьма подходящим. Недаром русские символисты уезжать отсюда не хотели.
Берлин вис над водами Шпрее. Но не мрак, а сверхплотный полет двух огромных птиц, стремящихся навстречу друг другу – для любви, для сладко-влажного клекота – чуялся тебе в размахе четырех серовато-зеленых берлинских крыльев!
Словно почувствовав ток твоих мыслей, Шпрех – маленький негодяй и деспот – мягко, почти любовно укусил тебя за палец:
– Скорей! А то укушу сильней!
Тихая беготня по полупустому кабачку продолжалась минут двадцать. За это время мы повидали разных людей в разных комнатах. В комнаты эти Шпрех-Брех проникал по каким-то темным коридорам и лесенкам, тайными, одному ему ведомыми путями.
Так видели мы, к примеру, тощего высокого господина, который сидел в убранной по-старинному комнате один. Господин держал в руках овальное зеркальце и что-то внимательно в нем высматривал. «Нет, Марта-Магдалина, тебя здесь нет!» – по временам с неудовольствием выкрикивал он.
– Полоумный, – ликовал Шпрех-Брех и бесшумными прыжками несся дальше.
Только в одной комнате пришлось нам задержаться подольше.
В этой комнате на софе полулежала прекрасная смуглотелая женщина в чем-то красном. Она радостно поманила Шпрех-Бреха к себе, но тот дико завизжал, подскочил на месте, а потом до крови царапнул лежащую, чуть повыше обнаженного локтя, отросшим своим ноготком.
Женщина, впрочем, продолжала радоваться, продолжала манить к себе Шпреха.
– Ненавижу ее! – крикнул уже за дверью Шпрех и трусливо оглянулся назад. – Если хочешь знать – я от нее, не от Дриллы свалить хочу. Она женить меня тайком хочет. Уже и девчонку подобрала! А девчонка – только в седьмом классе гимназии. Передничек-шмередничек, кружева-мружева. А у самой – нос в пасте от гелиевой ручки!.. Ну их всех в болото. И эту смуглую тоже. Плюнь на нее! Вернись и плюнь!..
Наконец, после всех приключений, плевков и укусов, мы с крыши плавучего кабачка спустились на корму.
У кормы плескала волной лодка. Берега Шпрее заволоклись дневным, слабо сияющим туманцем.
– И весла есть! Ну! Мы же их всех уделаем! Ни один умник куда мы делись – не допрет. А лодку эту туристам поназывают. Вроде на ней какой-то Фриц куда-то ездил. И после этого утоп. Знаменитый утопленник, сечешь? Да ты грести-то умеешь? Переправляемся? А?
Глупо было садиться в лодку. Все угрозы, якобы сыпавшиеся на него со всех сторон, Шпрех, конечно, выдумал. Притом, можно было нарваться на крупный штраф. А в карманах – ветер. Да и надо было спешить: на вокзал, в другой город, к открытию сияющей тысячью радужных стрекозьих фасеток, взблескивающей стеклянными холмами крыш, книжной ярмарке.
Но!
Тебя уже несла волна будущего рассказа о Берлине. Рассказа, который, казалось, можно было до конца заглотнуть, а потом выплеснуть обратно только здесь, в лодке.
Ты даже произнес начальные слова рассказа: «На глубине своей Шпрее движется назад, против течения. Так говорят берлинцы. Шпрее, эрос, острый речной запах, деревья и...».
Но Шпрех-Брех тебя не слушал. Он уже соображал: куда б ему вальнуть дальше, кого б еще обмануть. Ты прыгнул в лодку.
Вдруг – ни к селу, ни к городу – тебе вспомнилась другая история, другой рассказ. Ты даже на минуту замер с коротким, не очень-то пригодным для гребли веслом в руках: замер не от необычности истории, а просто потому, что эту историю рассказал тебе в детстве отец.
История была о том, как во время Отечественной войны, после взятия города Мелитополя, наши солдаты обнаружили громадные чаны с вином. Они пили полночи без просыпу и падали в чаны. А один четырнадцатилетний паренек, которого вовремя не остерегли – в чане с вином утонул. Он был такой же как и отец артиллерист-разведчик и воевал очень старательно.
История музыкальной культуры России в рассказах о великих композиторах: Глинке, Мусоргском, Чайковском, Стравинском и других.Для старшего школьного возраста.Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования РФ для дополнительного образования.Книги серии История России издательства «Белый город» признаны лучшими книгами 2000 года.
Российский подданный, авантюрист и прожектер Иван Тревога, задумавший основать на острове Борнео Офирское царство, по приказу Екатерины II помещен в Смирительный дом. Там он учит скворца человеческой речи. Вскоре Тревоге удается переправить птицу в Москву, к загадочной расселине времен, находящейся в знаменитом Голосовом овраге. В нем на долгие годы пропадали, а потом, через десятки и даже сотни лет, вновь появлялись как отдельные люди, так и целые воинские подразделения. Оберсекретарь Тайной экспедиции Степан Иванович Шешковский посылает поймать выкрикивающего дерзости скворца.
Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.
«Романчик» Бориса Евсеева – это история любви, история времени, история взросления души. Студент и студентка музыкального института – песчинки в мире советской несвободы и партийно-педагогического цинизма. Запрещенные книги и неподцензурные рукописи, отнятая навсегда скрипка героя и слезы стукачей и сексотов, Москва и чудесный Новороссийский край – вот оси и координаты этой вещи.«Романчик» вошел в длинный список номинантов на премию «Букер – Открытая Россия» 2005.
Это история о самом известном в мире российском композиторе, музыка которого отличается красочностью, романтичностью и необычайным мелодическим богатством. Книга предназначена для детей младшего и среднего школьного возраста.
Сегодня, в 2017 году, спустя столетие после штурма Зимнего и Московского восстания, Октябрьская революция по-прежнему вызывает споры. Была ли она неизбежна? Почему один период в истории великой российской державы уступил место другому лишь через кровь Гражданской войны? Каково влияние Октября на ход мировой истории? В этом сборнике, как и в книге «Семнадцать о Семнадцатом», писатели рассказывают об Октябре и его эхе в Одессе и на Чукотке, в Париже и архангельской деревне, сто лет назад и в наши дни.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.