Лавка древностей. Том 2 - [33]

— Предупреждаю васъ, что я не позволю вамъ приставать къ ней, продолжалъ Китъ, взваливая картонку на плечи. — Вы не имѣете права ей надоѣдать. Мы, кажется, не сдѣлали вамъ никакого зла. Да это и не въ первый разъ. Повторяю вамъ, если вамъ еще разъ придетъ въ голову пугать ее, я васъ приколочу, хотя мнѣ будетъ очень непріятно имѣть дѣло съ карликомъ.

Квильпъ не промолвилъ ни слова, но, подойдя близко близко къ Киту, пристально посмотрѣлъ ему прямо въ глаза, затѣмъ попятился немного, продолжая глядѣть на него въ упоръ, и разъ шесть то приближался къ нему, то отходилъ отъ него, — точь-въ-точь какъ голова въ туманныхъ картинахъ. Китъ стоялъ не моргнувъ, — ожидалъ нападенія, — но такъ какъ эти кривлянья не разрѣшились ничѣмъ, онъ щелкнулъ палъцами и, взявъ мать подъ руку, пошелъ домой. Та все время торопила его и, не смотря на то, что онъ по дорогѣ говорилъ ей о дѣтяхъ, поминутно оборачивалась назадъ, боясь, что карликъ слѣдуетъ за ними.

XII

Она напрасно безпокоилась. Квильпъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія ни слѣдовать за ними, ни завязыватъ съ ними ссоры. Онъ преспокойно шелъ домой, весело насвистывая какую-то пѣсенку и наслаждаясь мыслью, что жена его съума сходить отъ горя и поминутно падаетъ въ обморокъ, не имѣя о немъ болѣе двухъ сутокъ никакихъ извѣстій.

Это предположеніе такъ пришлось ему по душѣ и такъ забавляло его, что онъ хохоталъ до слезъ, иной разъ даже сворачивалъ въ глухой переулокъ, чтобы дать волю своему необузданному веселью, и если ему удавалось своими пронзительными вскрикиваніями напугать прохожихъ, изрѣдка попадавшихся въ этихъ уединенныхъ мѣстахъ, онъ ликовалъ.

Въ такомъ-то веселомъ расположеніи духа онъ дошелъ до своей квартиры въ Тоуеръ-Хиллѣ. Взглянувъ наверхъ, на окна своей гостиной, онъ очень изумился: она была ярко освѣщена, что отнюдь не соотвѣтствовало тому грустному настроенію, въ какомъ онъ разсчитывалъ застать м-съ Квильпъ. Онъ подошелъ ближе и сталъ прислушиваться: въ комнатѣ шелъ оживленный разговоръ, въ которомъ принимали участіе не только знакомые ему женскіе голоса, но также и мужскіе.

— Это еще что? Онѣ въ мое отсутствіе принимаютъ гостей! всполошился ревнивый карликъ.

Въ отвѣтъ на это восклицаніе кто-то тихонько кашлянулъ наверху. Квильпъ пошарилъ въ карманѣ, но тамъ отмычки не оказалось; дѣлать было нечего, приходилось стучать въ дверь.

— Въ коридорѣ свѣтло, говорилъ Квильпъ, заглядывая въ щелочку — я тихонько постучу и, съ вашего позволенія, сударыня, нагряну къ вамъ, какъ снѣгъ на голову.

На первый стукъ отвѣта не послѣдовало. Послѣ второго, дверь тихонько отворилась и на порогѣ показался мальчикъ-сторожъ. Карликъ схватилъ его одной рукой за горло, а другой вытащилъ на улицу.

— Отпустите меня, вы меня задушите, хрипѣлъ мальчикъ.

— Говори, чертенокъ, кто тамъ наверху, шопотомъ допрашивалъ Квильпъ, — да смотри потише, не то я взаправду тебя задушу.

Мальчикъ только указалъ пальцемъ на окно, но при этомъ такъ радостно, хотя и сдержанно, захихикалъ, что Квильпъ вторично схватилъ его за горло и, пожалуй, привелъ бы или, по крайней мѣрѣ, попытался бы привести свою угрозу въ исполненіе, если бы мальчишка не увернулся, какъ ужъ, изъ-подъ его рукъ и не спрятался за фонарный столбъ. Карликъ силился схватить его за волосы, но безуспѣшно — поэтому пришлось ограничиться переговоромъ.

— Что-жъ? будешь ты мнѣ отвѣчать, или нѣтъ! Я тебя спрашиваю: что тамъ дѣлается, наверху?

— Да вы не даете мнѣ слова выговорить. Они тамъ, ха, ха, ха, воображаютъ, что вы… что вы умерли, ха, ха, ха!

— Умеръ? Не можетъ быть! Ужъ не врешь ли ты, щенокъ? промолвилъ Квильпъ и самъ расхохотался.

— Они думаютъ, что вы… утонули. Васъ видѣли въ послѣдній разъ на пристани, такъ боятся, что вы упали въ воду. Ха, ха, ха!

Мальчишка былъ отъ природы такой же злой, какъ и его хозяинъ.

Никакая удача — даже самый блестящій успѣхъ въ денежныхъ дѣлахъ — не могла бы доставить карлику такого удовольствія, какъ этотъ неожиданный случай, дававшій ему возможность выслѣдить все, что у него дѣлалось въ домѣ, и живехонькимъ ввалиться въ комнату, когда его считали уже умершимъ. Теперь онъ былъ въ такомъ же веселомъ настроеніи, какъ и его пособникъ-мальчишка: въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ они стояди другъ противъ друга, гримасничая, пыхтя и кивая головой, какъ два китайскихъ идола.

— Ни слова! понимаешь? говорилъ Квильпъ, подходя къ двери на цыпочкахъ. — Надо такъ пройти, чтобы подъ ногой доска не заскрипѣла, чтобы не зашелестѣла паутина подъ рукой. — Такъ по-вашему я утонулъ, миссисъ Квильпъ, отлично отлично!

Съ этими словами онъ потушилъ свѣчу, снялъ башиаки и осторожно поднялся на лѣстницу, а мальчишка, оставшись на улицѣ, съ увлеченіемъ предался своему любимому занятію и накувыркался всласть.

Дверь изъ спальни въ коридоръ не была заперта, карликъ проскользнулъ въ нее и, спрятавшись за полуотворенною дверью, отдѣлявшею спальню отъ гостиной, — въ этой двери была къ тому же щель, которую онъ собственноручно расширилъ ножичкомъ ради подслушиванья и подсматриванья — отлично могъ видѣть и слышать все, что происходило въ этой комнатѣ.

За столомъ сидѣлъ Брассъ, а передъ нимъ лежала бумага, перо и чернила и стоялъ погребецъ — его, Квильпа, собственный погребецъ, съ его собственнымъ великолѣпнымъ ямайскимъ ромомъ, все необходимое для приготовленія пунша, какъ-то: горячая вода, ломтики душистаго лимона и колотый сахаръ, изъ которыхъ Самсонъ, знавшій всему этому цѣну, приготовилъ для себя огромный стаканъ дымящагося пунша. Въ ту самую минуту, какъ Квильпъ приложилъ глазъ къ щели, Самсонъ мѣшалъ ложкой въ стаканѣ, устремивъ на него взглядъ, въ которомъ ясно отражалось испытываемое имъ наслажденіе, очевидно бравшее верхъ надъ грустью. За тѣмъ-же столомъ, опершись на него обоими локтями, сидѣла и теща Квильпа. Теперь ужъ ей нечего было стѣсняться и украдкой отпивать изъ чужихъ стакановъ: она открыто прихлебывала большими глотками изъ собственной кружки, а дочь ея, хотя и не посыпала пепломъ главы и не надѣла власяницы, но все же довольно грустная, — какъ этого требовали обстоятельсгва, — полулежала въ креслѣ и тоже, повременамъ, услаждала себя живительной влагой, но, конечно, въ болѣе умѣренной дозѣ. Кромѣ того у притолоки стояли два дюжіе лодочника съ бреднями и другими атрибутами ихъ ремесла и у каждаго изъ нихъ тоже было по стакану грога въ рукѣ. Носы у нихъ были красные, лица угреватыя, взглядъ веселый; пили они не безъ удовольствія и своимъ присутствіемъ не только не портили общей картины, но даже придавали ей еще болѣе пріятный, яркій колоритъ и, такъ сказать, вносили свою долю веселья въ это безпечальное собраніе.