Лавина - [79]

Шрифт
Интервал

Где-то тенькает капель.

Синие тени…

* * *

Незадолго перед ее отпуском, впрочем, тогда еще не было известно про отпуск, к гастролям готовилась, да неважно, важно то, что все у них как будто бы наладилось. Стоило заставить себя быть сдержаннее, не реагировать чересчур на разные ее фокусы, шпильки и постоянные опоздания, безразличие к хозяйственным заботам, о которых мама напоминает — согласен, согласен — в самое неурочное время, их постоянные с матерью столкновения да по любому пустячному поводу (что правда, то правда, все силы и нервные тоже сполна — театру), стоило не переживать так уж слишком и не воображать разные разности, — и воцарился мир, даже, пожалуй, давно не испытанная и оттого еще глубже захватывающая гармония.

В тот вечер с особенно радостным нетерпением ждал он ее. Страсть хотелось похвастаться. Не все же ей ронять ненароком, как нечто само собой разумеющееся про свои успехи, pas de trois в таком-то балете и grand pas de deux в таком-то и что позволили разучивать новую партию. Так вот, и на его улице праздник. Включили в сборник докладов его выступление, связанное с водным режимом Онеги, а если по сути, так резко противостоящее вдруг возникшей идее переброски вод Онеги на юг. Удовлетворение огромное.

Нарочно заехал в «Дары природы», и — о, счастье! — шампиньоны. Нажарил с луком, немного коньяку в соус — вкуснота! Мама — противница поздних ужинов (конечно, рекомендаций журнала «Здоровье»), так что все сам. Сыру натер, банку португальских сардин открыл и очень симпатично разукрасил тонко нарезанными кружочками лука. По дороге, в метро, прихватил букетик фиалок — скромны, конечно, тут его романтизм терпел фиаско, наталкиваясь на гордость.

Встречать к театру не поехал. Давно не ездил, хоть и хотелось, и трудно бывало с собой совладать. К тому же боялся разминуться. Придумывая шутливый нагоняй, ждал у накрытого стола. Хотелось есть. Часы пробили одиннадцать. Опаздывает, обещала к половине. Раскрыл книгу. Прислушиваясь к лифту, не останавливается ли на их площадке, пытался читать. Меньше и меньше понимая прочитанное. Часы пробили один раз — половина двенадцатого. Что за несчастное правило, сколько раз замечал: ждет если с нетерпением, ну там событие какое-нибудь, новость животрепещущая, скорее бы поделиться, да и просто соскучился очень, — непременно, обязательно опоздает. Как испытание устраивает его терпению и выдержке. Да, конечно, уверена: никуда не денется. Отчего не помучить, не заставить поволноваться — поклонники, льстивый, пустой треск, букеты… не чета его фиалкам. Мама что-то высказала. — буря оскорбленного достоинства в ответ. С тех пор мама ни звука, но воду в вазах не меняет, так что роскошные цветы в их доме не живут.

Ждал, невольно припоминая другие подобные вечера, и как, увидев ее, забывал и недовольство, и горечь, и обиду. Ждал, накаляясь негодованием, посылая на ее голову всевозможные кары… Но нет, во что бы то ни стало выдержать характер! Ни признака радости, когда придет. Бранить бесполезно, к тому же тотчас сама кинется обвинять, ну не опоздания, так другое что-нибудь. Нужно… дать, ей понять, что подобное отношение не-мыс-ли-мо! За полночь негромко щелкнул замок входной двери. (Как-то так случилось, что пропустил лифт.) Замер, чувствуя, что вопреки всем благим намерениям рад безмерно, а заготовленные в избытке колкие замечания или, что было бы куда значительнее, исполненное достоинства молчаливое неприятие подобного поведения — все отлетело, и он да просто, не в состоянии сидеть сложа руки, ну то есть с книгой в руках, изображая… бог знает, какую чушь и фальшь изображая. Сорвался с места, поспешил в прихожую.

Она стояла перед зеркалом и старательно подкрашивала губы…

* * *

Нагромождение каменных столбов и башен, пирамид и разорванных на куски поверженных стен — вот она, трудность номер один теперь, когда отказались штурмовать стену. Непонятно, что и как, и где удастся пройти, тем более едва ли не все кругом снегом укрыто. А если подтаял, там уже лед. Натечный лед на скалах — что угодно, но поменьше бы подобных сюрпризов. Одно утешение: дальше выход на гребень, честный, надежный… Пусть свои незадачи, и все-таки гребень.

…Не остатки ли бастионов с боевыми машикулями поверху угадываются там? А беспорядочно набросанные огромные глыбы среди башен? Не они ли служили кладкой некогда возвышавшихся здесь стен? Куда баальбекские квадры, приводящие в недоумение изобретательные головы.

Воображение рисует грандиозные батальные сцены, куски скал, летящие в воздухе, с тяжким грохотом скатывающиеся в пропасть. Трубоподобные вопли звериной ненависти, усилия циклопических мускулов… Потом тяжкие вздохи и предостерегающее клокотание уставшей терпеть Земли. И ее гнев, ее восстание на чад своих, нарушивших ее закон, и как, мешая недра с небом, восстанавливает первобытный хаос и гармонию.

Трещин почти не видно. Не везде удается забить крюк. Уступы, расщелины, годные, чтобы использовать для охранения, встречаются отнюдь не на каждом шагу, не говоря уже, что снегом основательно занесены. Скалы трудные. И очень хорошо.


Рекомендуем почитать
Два конца

Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.


Лекарство для отца

«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.