Лавина - [65]

Объяснение, судя по иронической гримаске на лице Регины, удалось не слишком, но лучшего и не требовалось.

Ну а если глубже, усмешка более относилась к самой Регине. Над собой, своим испугом и болью, которая полоснула по сердцу, иронизировала Регина, идя вслед за Вавой, непринужденно болтавшей с Жориком.

«Встретил. Приехал специально. Конечно, трудно им одним. Чемоданы, носильщики, такси… Сережа и не подумал. А мог бы, если захотел. Мог на последнюю неделю отпуска приехать сюда, а там уже в Москву. Снял бы комнату где-нибудь при санатории. Не хочет себя утруждать, — с внезапной неприязнью думала Регина. — Развлекается. Вечерами на топталке… Бодр, весел, здоров. Еще бы, едва не по полгода проводит в экспедиции, в лесах, никаких волнений. Поступает, как ему хочется, как ему удобно! Даже не пожелал позаботиться о моем отдыхе. Тяжелейший год был у меня, два ввода в уже сложившиеся спектакли, легко ли! Вава чужой человек и всей душой старается помочь. Еще гастроли отменили, может быть, и к лучшему, не знаю, как бы я выдержала. А он?.. Не выносит, видите ли, курорты, курортное «ничегонеделанье», знакомства. Придумал, чтобы я ехала в горы! Холодный, бездушный себялюбец».

Она устала. Устала! Как этого не понять, пыталась она объяснить еще в Москве, когда встал вопрос о Кисловодске. Ей необходим полноценный отдых. Что ей делать в горах? Ее не интересуют никакие горы! Но разве в чем-нибудь убедишь? Восхождение запланировано на конец августа, в пересменок, он не может — видите ли! — при всем желании передвинуть ни раньше, ни позднее. И Воронов не может, хоть он руководитель группы. «Сошлись на экстренные служебные дела!» — просила она, смиряя себя сколько могла, ласково и нежно. — «Какие служебные? Ты же знаешь, как Воронов теперь со мной, после того, как я ушел из НИИ. Да и зачем тебе ехать в Кисловодск? Сердце у тебя, слава богу, здоровое…» Кто, скажите, кто выдержал бы подобные ответы? Конечно, возмутилась, и как не возмутиться: «Ах, тебе хотелось бы, чтобы у меня было больное сердце? О, я тебя насквозь вижу! Тогда бы ты возликовал: не танцуй, сиди дома, вари обеды…» Он — надо отдать ему справедливость — старался сдерживать себя, боясь настоящей ссоры, тем более видел, что кругом не прав. «Ты должна меня понять, — принялся он канючить. — О таком восхождении я мечтал несколько лет. Схожу и успокоюсь. Оно мне необходимо. Как бы тебе растолковать… Для самоуважения, что ли?..» — «Не понимаю и никогда не пойму! — возмущалась она чуть не плача. — Глупое мужское тщеславие. Хорошо, Саша, он целый год сушит себя в своих вычислениях, еще студенты, с ними морока. А ты? Месяца в Москве не просидишь. Архангельск! Архангельск! Вологда, Петрозаводск, только от тебя и слышишь. Теперь еще какое-то Кенозеро. Люди стремятся улучшить свою жизнь, наполнить чем-то интересным, украсить. Едут в Карловы Вары, в ГДР, Когда мы были в последний раз в консерватории? Лучше уж совсем бы переселился в этот свой Архангельск или на Кенозеро!»

О, да, в тот раз она решила все высказать или почти все, во всяком случае, хоть на время освободиться от негодования, которое постоянно копилось в ней. «Пашка твой! Что это за знакомство? — вспомнила она к случаю. — Что у тебя общего с ним? И какой от него толк, желала бы я знать? Хоть бы раз букет цветов принес. Положим, мне от него никакие цветы не нужны, и без того ставить некуда. Я уже не говорю, что-нибудь напечатал. Я в его глазах, выходит, не заслуживаю даже, чтобы мое имя упомянули хоть в «Московском комсомольце?» Между прочим, я ношу твою фамилию. Спортивные какие-то заметочки, очерки жалкие, на большее он просто не способен. Стоило из-за подобной чепухи специальность свою бросать. Или это вас и соединяет, что оба неудачники?»

В чем она не права, спрашивала она себя. Подчиниться его прихотям, его глупому мужскому тщеславию? О, нет! Ее любовь, ее жизнь — в танце. Подчиняться хочу, но не умею! Саша, тот — может, если считает для себя разумным, а она вот так. И это куда женственнее, изящнее, элегичнее как-то. Подчиняться хочу, но не умею. Не умею и никогда, никогда не сумею, чуть не напевала она, идя рядом с Вавой и пряча лицо в цветы, в алые, нежные лепестки, обволакивающие ее своим ароматом.

Конечно, Регина была некоторым образом разочарована. Вовсе не ждала она встретить Сергея, но, когда подскочил этот надоевший в Москве поклонник, этот шустрик, как-то вдруг… защемило. «Все-таки горы, мало ли, хоть и Саша там. Саша не допустит никаких неосторожностей, на него можно положиться. Горький опыт пошел ему на пользу. То есть я не то имею в виду, но все равно, Саша стал куда осмотрительнее, дальновиднее, Докторскую делал, ни о чем знать не хотел. А был бы повнимательнее, не так сосредоточен на одном… Попробовал бы у нас кто так, живо бы съели. Говорят, балерина, балерина! Самая прославленная артистка позволяет себе ровно столько, сколько может себе позволить. И все же, все же… если бы Сережа был сейчас рядом…» И она с подчеркнутой приветливостью включилась в разговор.

Не любительница Регина много говорить, зато превосходно умеет слушать. Не раз делали комплименты, что в ее обществе даже у вовсе неразговорчивых развязывается язык, мало того, настоящий объявляется дар.