Лавина - [107]

Паша Кокарекин прижался головой к наушникам Воронова, старается разобрать, о чем толкует Михал Михалыч, и взрывается:

— А-а, собака! Дай! Дай я ему скажу…

Отмахнувшись, Воронов говорит что-то о разрешении на спуск. Начлагеря в альпинистских делах ни бе ни ме, но он начальник, ему дано право, и он должен распоряжаться! Однако Михал Михалыч тертый калач, понимает: конкретные разрешения, запреты отнюдь не в его интересах, мало ли чем может обернуться в недалеком будущем. И предпочитает разглагольствования.

— Вы уверены, товарищ Воронов, что требуется высылать спасательный отряд? — задает он вопрос и тут же топит его: — А, если, я повторяю, это ваши страхи? У страха глаза велики, а? — Обезопасить себя, перевалить ответственность на другого, предварительно запутав, завертев так, что ни начал, ни концов не сыщешь, вот задача.

У Воронова нервы крепкие, не Кокарекин, готов без особого напряжения внимать поучительным речам, если б не опасение, что окончательно откажут батарейки. Слышимость из рук вон, несмотря на отличнейшую погоду и едва ли не полное отсутствие помех, хотя там, на КСП, рация могучая. На его счастье, в разговор вмешивается, кажется, Семенов. Впрочем, он еще не уверен, на счастье ли, в такой ситуации не очень-то вычислишь, кто как себя поведет. Голос невыразительный, вялый, цедит едва-едва — скорее всего Семенов. Воронов начеку. Этот пустыми фразами сотрясать воздух не будет. Воронову весьма желательно получить официальное указание, что надлежит ему делать, как поступать. Официальное, да еще впоследствии чтобы могло быть подтверждено другими лицами. Воронов примерно знает, какая предстоит фантасмагория с расследованием причин, ошибок и вины, чьей-то вины обязательно. И пытается принять свои меры.

Лавину они засекли, говорит Семенов (Воронов узнал его окончательно), но никак не предполагали, что их группа окажется на пути лавины. Воронов не все разобрал дальше, опять же предпочтительнее, на его взгляд, рассказывать самому, нежели отвечать на вопросы, что он и делает по возможности подробно. Но слышимость с минуты на минуту падает, и сравнения нет, как при начале, когда Михаил Михайлович вел свои атаки.

Семенов повторил несколько раз, что спасательный отряд выйдет через час. Затем почему-то про фонари, дальше сплошное шипение, только «фонари» более или менее явственно.

Паша между тем вконец извертелся, и так и сяк прилаживаясь, чтобы узнать побольше. Когда же о «фонарях» речь пошла, возрадовался, словно это он к ночному выходу готовился, не спасатели. И не только возрадовался, но и вовсе осмелел. Взял и стянул наушники с Воронова и веселым голосом принялся орать в микрофон разную чепуху.

Воронов: а пусть его, все равно не слышно. Последнее слово, которое удалось разобрать Воронову, было «телеграмма», но кому и что следует знать о телеграмме, как и все дальнейшее, потонуло в шорохах и шипении и донесшейся невесть откуда морзянке.

Павел Ревмирович не говорил — выкрикивал бодро и кивал головой, вслушиваясь в ответы. Или вправду чрезвычайно острым слухом обладает, или интуиция направленная, но факт удивляющий и обескураживающий: Павел Ревмирович объяснялся с КСП, как если бы связь вполне восстановилась. Ну разве что кричал в голос. Осмысленные вопросы; четкие, даже излишне определенные, по мнению Воронова, ответы. Еще подумал Воронов: оба они — тот, с КСП, и Кокарекин — словно бы обсуждали хорошо известное друг другу, уточняя детали, делясь подробностями.

Явилась мысль прижаться ухом, как Павел Ревмирович, но нет, на подобное унижение Воронов пойти не мог.

— Морозит! — вопил Павел Ревмирович. — Снег схватило будь здоров!

«...............»

— Есть! Есть! — с благодарственной интонацией, ну прямо, подарок желанный ему обещан. — Вас понял, Игорь Алексеевич, спуск начнем сейчас же. Лады. Спасибо за разрешение. Все будет в порядке. Веревка есть, крючьев навалом. Да-да, кошки-мышки, хватит крючьев, мно-ого! Передам. Спасибо.

«...............»

Какой такой, еще Игорь Алексеевич, возник вопрос у Воронова и отлетел: из Москвы кто-нибудь, из руководства. Все же Воронов сделал попытку завладеть наушниками, но Павел Ревмирович тем же голосом, нимало не смущаясь, что там его слышат:

— Уйди, не мешай! — И продолжал куролесину про спуск. Потом: — Есть, спасибо. Будет сделано, Игорь Алексеевич. Прием окончен.

Мало того, что обнаглел Кокарекин, он сверх всего прочего покусился на прерогативы Воронова как руководителя. Уже не просил, но командовал.

— Будем спускаться по пути лавины (тоном, не терпящим возражений). Часика через полтора луна взойдет, хоть на ущербе, светить все равно будет. Перистые облака не нравятся мне. Тем более надо спешить. Так что давай, Александр Борисович, собирай манатки. Не́чего нам здесь мозоли на задницах натирать. Потянули время, и хватит. С КСП полный порядок, ты, надеюсь, усек. Отговорочки, какие придумал, оставь себе на память.

Воронов взялся было за старое, что целесообразнее дождаться утра и с первым светом. Но Павел Ревмирович не снизошел до возражений. Воронов сидел на свернутой страховочной веревке, маялся, сидя же, начал понемногу укладывать разобранный рюкзак.