Лавина - [62]

— Подкуп?

— Называйте это как угодно, не возражаю. Я бы назвал это укрощением огня. Зато на заводе будет порядок, ведь после этих писем в коллективе происходит брожение. А когда начинается брожение, то недалеко и до взрыва. Но вы могли бы помочь мне предотвратить его.

— Но как?

— Мне бы хотелось, чтобы вы были здесь целый день. Повесьте свои камеры на гвоздик, фотографов у нас хватает. А здесь речь идет о нашей модели…

— Я не смогу заменить Гебхардта, если вы на это намекаете, но я могу представить себе жизнь без фотокамер, если мои обязанности на заводе будут четко определены.

— Господин Вольф, откровенность за откровенность: у меня сейчас и в личной жизни большие неприятности. Обычно говорят: тот, кто не может решить свои личные проблемы, тем более не справится со служебными. В этом есть доля правды. Не знаю, как все получилось. Неожиданно от меня ускользнула дочь и переехала к человеку, который годился бы ей в деды. Он баловал ее, как голливудскую кинозвезду. Но есть кое-что еще, что угнетает меня и о чем я не могу молчать. С тех пор как я стал директором завода, мне время от времени звонит моя жена. Требует денег, думает, что я купаюсь в деньгах. Если я ей что-нибудь дам, то никогда от нее не избавлюсь, если ничего не дам, то она станет мстить, подтвердит, например, под присягой все, что сказано в письме Гебхардта. А оно когда-нибудь наверняка попадет ей в руки. Тогда на мне можно будет поставить крест, а вместе со мной, что весьма вероятно, погибнет и дело. Во сне я отчетливо слышу смех наших противников и грохот разрушающейся модели.

— Может, адвокат сумеет договориться с вашей женой?

— Когда люди не знают, что делать, они бегут или к адвокату, или к священнику. Я хочу уладить все без адвокатов. Для этого мне нужна моя дочь. Прошу вас, поговорите с ней. Она должна засвидетельствовать правду, если в этом будет нужда. И вы бы сослужили заводу хорошую службу. Поговорите с моей дочерью. Она не только красива, но и умна. Теперь мне нужен ум, который вложил в нее Хайнрих Бёмер.

— А как насчет моих обязанностей в правлении?

— Они определены.

— Какие же?

— Пожарная охрана и аварийная служба.

— Не самое худшее.

«Привет, Вольфик! Может быть, ты пытался отыскать меня, я вот только спряталась и нахожусь сейчас в квартире Хайнриха в Дюссельдорфе-Оберкасселе. Если сможешь, приезжай, пожалуйста, ко мне первого мая. Привет! Матильда».

Ниже стояли название улицы и номер дома в Оберкасселе.

Я несколько раз перечитал это коротенькое письмо; кошка мурлыкала у моих ног, уже проявляя нетерпение оттого, что я не сразу наполнил едой ее миску.

Указанный Матильдой адрес я нашел с трудом; на табличке рядом со звонком стояла фамилия Бёмера. Квартира, обставленная без всякой роскоши, состояла из одной большой комнаты, ванной и кухонной ниши. Она напоминала скорее стандартное жилище, которое за большие деньги сдают одиноким людям.

— Я уже столько дней волнуюсь за тебя, а ты сидишь здесь и наслаждаешься прекрасным видом на Рейн, — сказал я.

— Вид — это не главное. Здесь жил Хайнрих, когда приезжал в Дюссельдорф в театр или в оперу. Он не жаловал гостиниц, останавливался в них только, если было необходимо по деловым соображениям… Не сверли глазами стены, садись наконец. И если ты думаешь, что Хайнрих снял это для меня, то ошибаешься. Я, правда, была здесь с ним несколько раз, и у меня есть свой ключ, но квартира нужна была Хайнриху главным образом для себя. Он не любил ездить после театра домой.

Я не мог удержаться, чтобы не заметить:

— Когда есть деньги, можно оплатить любую прихоть.

— Уже известно, кто написал письмо?

— Твой отец случайно это открыл. В моем присутствии. Это был — держись! — Гебхардт.

Но Матильда лишь утвердительно кивнула, как будто давно об этом знала.

— Так я и думала. Круг неумолимо смыкается, — тихо сказала она. И, помолчав, добавила: — Теперь я вернусь к отцу. Надеюсь, он еще хочет этого… Что предпринял он в отношении Гебхардта?

— Решил с помощью своего адвоката заявить об оскорблении, подлых сплетнях, клевете и многом другом, но особенно о поношении покойника.

— Хайнриха все это уже не обидит. Он, если бы узнал обо всем, пожалел бы только меня. А я спрашиваю себя: что происходит с таким человеком, как Гебхардт? Он служил еще у отца Хайнриха и считался верхом скрытности. Иногда он обделывал личные дела Хайнриха так, будто они были производственными, или, наоборот, в зависимости от обстоятельств. Главное, охмурить финансовое управление. Два года назад Хайнрих отобрал у него все свои личные дела. Что-то тогда произошло. Хайнрих не распространялся об этом, хотя рассказывал мне обо всем, не таясь, но, по-моему, я тебе уже говорила об этом… Ты знаешь новый адрес моего отца?

— Да. И номер его домашнего телефона, ведь члены правления фирмы должны быть досягаемы в любое время. Позвонить ему?

— Вольфик, давай поедем. Может быть, я ему сейчас нужна и смогу помочь. Конечно же, если дело дойдет до судебного процесса против Гебхардта, то мои показания будут иметь вес. Я дам такие показания, которые помогут отцу. Вообще было глупо уезжать. Хайнрих всегда мне говорил: «Киска, прежде чем что-то предпринять, подумай, чем это может кончиться». А я сбежала, не подумав. Сейчас уже не могу объяснить себе этой паники, а ты в тот момент оказался плохим помощником. Ты, Вольф, весь был во власти жалкого страха, которым заразил и меня.