Латуня - [2]

Оглянувшись, он увидел, как уплывают те двое. Тогда он потрусил за ними по берегу. Телёнок вылез, отряхнулся, и Латуня успокоенно положил голову на его мокрую, тёплую спину. А лосиха долго ещё, не шевелясь, стояла в воде, и звёзды колыхались возле её головы…

Вернулись в лес. Тут, в глухом осиннике, под раскидистым, окружённым кустами деревом, было лежбище — примятая трава и белевшие во тьме обглоданные стволы молодых осин. Лосёнок, сгибая пополам тонкие ножки, лёг, лосиха встала над ним. Латуня повалился тут же, придавив ей копыто, и она нервно переступила всеми четырьмя ногами.

Лосёнок вытянул шею, отщипнул коры, дёрнув, оторвал узкую полоску до самого корня и стал жевать. И Латуня, оттопырив губы, поскрёб ствол передними зубами. Вот новость! Во рту появился чудесный вкус, куда острее, чем от редиски, которую Латуня повадился дома дёргать на огороде. Он теперь зорко следил за лосёнком: что ещё тот будет есть? Лосёнок сорвал с корня мох, и Латуня сорвал мох. Это оказалось жестковато, зато какой аромат! Лосёнок съел мох, а Латуня пожевал, пососал, выплюнул, взял ещё и снова стал сосать.

Наконец легла и лосиха. Она заснула, но дышала тихо, часто сдерживала дыхание, прислушиваясь, и уши у неё поворачивались в разные стороны, отзываясь на каждый шорох. А лосёнок спал беспечно, посапывая, покряхтывая, вздрагивая во сне и перебирая ногами. Наверное, ему мерещилось, что он бежит или плывёт, а один раз ему привиделось, будто он прыгает через пень, и он весь дёрнулся и посмотрел на Латуню сонными детскими глазами.

Латуня не мог заснуть. Его ещё не пускали в ночное, и он впервые в жизни ночевал на воле. Всё ему было внове: и звуки, и запахи, и движение таинственного ночного леса.

Крупная птица, распластав крылья, бесшумно пролетела между чёрными стволами, и глаза у неё вспыхнули, как у кошки, жившей в лесничестве. Незнакомый зверёк подошёл, вытянул гибкую, как у гуся, шею, посмотрел Латуне в лицо и, скользнув пушистым хвостом по Латуниной ноге, исчез. Потом на земле появилась зелёная искра, она мигала и переливалась, и Латуня с удивлением заметил, что она живая и что она ползёт. Он ткнулся понюхать её — она погасла…

Влажный туман с холодным, терпким, совсем непохожим на дневной запахом трав, от которого так глубоко дышалось, и особенно странный звериный дух, исходивший от лосей, волновали Латуню до головокружения, и неясные образы и мечты наполнили Латунину душу.

То видел он жеребца Митьку, которого в первый раз впрягли в телегу, и жеребец рассердился, завизжал, встал на дыбы, и понёс, и в щепки расшиб телегу о ворота. Латуня не мог понять, что поразило его тогда в Митьке, но он вспомнил об этом, и даже шкура у него на спине содрогнулась от восхищения.

То представился ему Павел Антонович, принимавший граблями сено на верху стога, забравшийся так высоко, под самое небо, куда не допрыгнуть ни одному жеребёнку на свете. И Латуня воображал, что не Павел Антонович, а он сам гордо стоит на этой безумной высоте, а гуси, никогда не обращавшие на него внимания, и грозный Шарик, и даже сам жеребец Митька смотрят на него снизу со страхом и уважением.

Или видел он плывущее в страшной небесной дали облако — только недавно, дня три назад, Латуня заметил, что в небе двигаются облака, — и ему мерещилось уже чёрт знает что: будто он и есть это облако с ослепительно белой шкурой и с белой гривой, и что он скачет по голубому лугу и ест голубую траву…

Всю ночь у Латуни жадно трепетали ноздри, ходуном ходили бока, и в бедной его голове творилось такое, чего не выразишь никакими словами. И только когда жёсткие листья осин начали биться от предутреннего ветерка и туман двинулся, и пополз, цепляясь за кусты, и потянулся к вершинам деревьев, Латуня на минуту забылся сном. А открыв глаза, увидел, что лоси исчезли.

Латуня вскочил и закричал на весь лес. Никто не отзывался. Он прислушался. Шелестели деревья и кусты, и какая-то птичка уже запевала свою раннюю песню. Латуня понюхал землю. Звериным теплом ударило ему в ноздри, и он опять высоко вскинул голову и позвал. Потом печально побрёл, сам не зная куда…

Он вернулся домой через два дня. Все уже знали, что его не было в Ржавках, Павел Антонович искал его повсюду и теперь обрадовался, увидев, как Латуня выходит из лесу. Он пошёл к Латуне с протянутой рукой, но жеребёнок вдруг шарахнулся, и Павел Антонович с удивлением заметил, что на спине у него волосы встали дыбом. И выглядел Латуня необычно: бока у него запали, грива встрёпана и вся в репьях, взгляд беспокойный…

Он припал к колоде с водой и пил, пил, пил не отрываясь.

До вечера он не подпускал к себе Павла Антоновича, всё отбегал к опушке, туда, где начинается пробитая среди корней дорога, и, глядя в лес, кого-то звал.

Только Каракуша сумела заманить его в конюшню. Но и здесь, когда стемнело, он стал волноваться, то и дело подходил к дверям и через щели в досках шумно втягивал в себя ночной воздух.

На другой день Латуня пришёл в себя. Опять он давал себя гладить, опять с удовольствием хрупал сахар, а вечером терпеливо ждал, пока взрослые закончат свои дела и можно будет войти в конюшню и забраться в стойло — спать.