Латинист и его женщины - [3]

Я промолчал.

— А то, что я дотрагиваюсь до тебя, так это у меня, может быть, потребность такая возникла — соприкоснуться с мужчиной. Может быть, я заряжаюсь от тебя чем-то мужским, полезным для женского здоровья! Ты что не знал, что женщинам нужны мужчины? Или тебе жалко?

— Да заряжайся на здоровье, — буркнул я. — Мне не жалко. Нужны — так нужны.

— Пашенька, миленький, может, принести тебе кофейку?

Я хмуро молчал.

— Пришёл с работы усталый, вот и злишься. А тут ещё и молоденькие девочки к тебе заявляются в гости в сверхкоротких юбках и с красивыми ногами…

— Какая глупость! Причём здесь девочки! — возмутился я.

Зинаида крикнула с вызовом:

— А притом, что тебя всегда зло берёт, если что-то хорошее и — не твоё собственное!

Типичная бабская провокация. Не стоит даже и отвечать.

Зинаида поняла, что меня этим не проймёшь и вдруг всплеснула руками:

— Ой, у тебя один носок выше другого! — она соскочила с подлокотника, наклонилась и, задрав у меня одну штанину, заботливо и по-хозяйски поправила мне носок на правой ноге.

Я не признаю домашних тапочек и хожу по квартире только в туфлях — шнурочки-носочки, выглаженные брючки. Про таких, как я, обычно говорят: чистоплюй. Задравшийся носок — это действительно для меня нетипично.

В ответ на эту заботу я даже и спасибо не сказал.

А Дымок тем временем подхалимисто тёрся о другую ногу усталого ненавистника всей пёсьей породы.

— Ну, так я принесу тебе кофею, да?

Не дожидаясь ответа, Зинаида выбежала на кухню.

Собачонок последовал за нею — мелкими и опять же подхалимистыми шажками.

Глава 4. ДАМСКАЯ СУМОЧКА

1

Не поблагодарив, я взял чашку и стал пить.

— У меня вот ещё и кусок шоколадки остался. На, кушай. С кофеем — очень вкусно. — Зинаида уселась рядом со мною на соседний диван.

Я хотел было скромно отломить для себя квадратик и остальное отодвинуть, но Зинаида сказала:

— Не оставляй мне. Кушай всю.

Я не возражал. Всю — так всю.

— Как тебе кофей?

— Ты же знаешь: я пью только чай и терпеть не могу кофе.

— А как тебе шоколадка?

— Довольно сносная.

— Ну вот, хоть что-то хорошее услышала от тебя! — Зинаида нервно засмеялась. И затем с обидой в голосе добавила: — Выдавила, можно сказать.

Я повернулся к компьютеру и, одним пальцем набирая на экране нужный текст, продолжал пить кофе.

— А что это ты пишешь? Опять — латинский язык?

— Опять латинский. Я его очень люблю.

— Ой, скорей бы уже ты защитил свою диссертацию! Ты и не представляешь, как я переживаю за тебя!

— Спасибо.

— Латынь — ведь это так трудно!.. Какой ты умный, — с завистью протянула Зинаида так, как будто хотела сказать: живут же люди!

Я разозлился:

— Я же просил тебя уже сто раз: никогда не называй меня умным. Мне это очень даже обидно слышать.

— Прости. Я забыла. Я не хотела тебя обидеть.

Но я не унимался:

— Умные, если и сидят перед компьютерами, то деньги на них считают, а не занимаются латынью и диссертациями! Умные — богатые. А я — голодранец. И, стало быть, — дурак!

Помолчали. Зинаида попыталась было тронуть меня за руку, но потом передумала. Наконец она сказала вроде бы безо всякого повода:

— А мне сегодня сон приснился.

2

Изображая полное равнодушие я, продолжал работать над латинским текстом. Это был труднопереводимый отрывок из «Метаморфоз» Апулея: inter sacrum et saxum — между святыней и камнем…

— Такой странный сон, ни на что не похожий…

— Ой, Зина! Знаю я твои странные сны!.. Вечно мы с тобой лежим в одной постели, но как только я начинаю предпринимать активность, тут же между нами волшебным образом вырастает ледяная стена, и мы так и лежим и смотрим друг на друга как два идиота… Через ледяную стену!.. Больше всего на свете меня теперь интересует драматическая судьба звонких придыхательных согласных в ранней латыни и италийских диалектах! Вот так-то! Ещё очень люблю, вот как сейчас, ломать голову над всякими трудными местами, которые ещё никому не удалось удачно перевести на русский язык… А в твоих снах — одно и то же! — Я отставил недопитую чашку и на бешеной скорости забарабанил всеми десятью пальцами по клавишам.

— А вот и нет. Я же говорю: мне приснилось что-то странное, ни на что не похожее.

Я повернулся в своём кресле к Зинаиде.

— Ну? Слушаю. — Я снова взялся за кофе.

— Снилось мне, будто я живу в этой квартире одна.

— Без меня и без ледяной стены?

— Без тебя. Совсем одна. А в квартире затеян ремонт, и она вся такая нежилая и холодная… И в ней так неуютно, и я не знаю, куда мне деться — везде плохо… И тогда я захожу вдруг в твою комнату… А раньше — я будто бы в ней никогда не бывала — не замечала или не знала, что в квартире есть ещё и эта комната… Захожу и вижу: она вся как новенькая, никакого ремонта в ней нет, но только пусто. Ни мебели, ни вещей, ни людей. И я почему-то понимаю: в этой комнате никто не живёт и никогда не жил… И чья она была раньше — я не знаю. И только на стене — надпись маленькими, едва заметными буквами: «МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ». Я читаю её и удивляюсь, кого это здесь нет?.. И потом я снова хожу и хожу по квартире, и мне очень одиноко, и так на душе пусто…

Я внимательно слушал.

— Ну и дальше?

— А потом я ненадолго проснулась и попыталась отогнать этот сон. Но только заснула — и опять приснилось несчастье: всё та же пустая квартира с начатым и брошенным ремонтом, и я в ней будто бы потеряла свою сумочку. А она мне очень нужна! Я жить без неё не могу! Ищу её, ищу, а её нигде нет. И я даже и сама не понимаю, почему она мне так дорога — простая сумочка, никакая не роскошная… И я даже не знаю, что в ней такого уж лежало… И лежало ли что-нибудь вообще… — Зинаида задумалась: — Нет, всё-таки в ней что-то было… Мне теперь так вспоминается: что-то вроде бы лежало в ней! Что-то хранилось! И это было что-то очень ценное, очень важное для меня, но что — не знаю, не могу сейчас вспомнить… Я хожу, а вокруг квартира — совершенно нежилая из-за начатого в ней ремонта… И так мне вдруг стало жалко и обидно, что я лишилась этой сумочки и живу теперь в такой плохой квартире, что я прямо во сне — аж заплакала!