Ласурские призраки - [28]

Хан помог матери прибрать со стола и разделать тушу косули, принесенную старшим братом, после чего выскользнул из дома, обернулся и ушел в лес.

Он охотился до утра. Поймал зайца, разорвал ему горло и налакался теплой дурманно пахнущей крови. Притащил добычу на крыльцо дома, – оттуда никто не утащит, таков закон клана! – и снова сбежал в лес. Мать утром увидит добычу, порадуется! Глядишь, похлебку сварит заячью.

Уже светало, когда он добрался до брошенной заимки, осторожно огляделся и скользнул внутрь. Руби пока не было – она придет позже, после того как поможет матери со скотиной. Из тайника между бревнами Хан вытащил потрепанный свиток, бережно сдул с него пыль и понес к столу. Развернул, привалив ковшиком для воды, чтобы не скручивался. Это была старая карта Ласурии, обнаруженная Рубиной в деревенской помойке. Как она потом рассказала, местный трактирщик решил убрать с чердака своего заведения всякую рухлядь, собираясь оборудовать комнаты для сна. Из-за улучшения отношений с Драгобужьем народу на дороге, шедшей мимо деревни, прибавилось, и многие путники изъявляли желание переночевать в условиях более комфортных и безопасных, чем кусты на обочине. Руби тогда притащила целое богатство: два рыцарских романа, ржавый кинжал для Хана и эту карту. Кинжал оборотень отчистил и спрятал в лесу – дома не мог, запах металла быстро выдал бы местонахождение клинка.

Поначалу казавшаяся бредовой мысль добраться до Вишенрога занимала в его голове все больше места. Оправдывая себя, он считал задумку игрой, но маршрут разрабатывал всерьез. Главное, уйти достаточно далеко от стойбища, чтобы не вернули, а значит, идти без отдыха и сна, путая следы.

После ранения он пытался разозлиться на людей, позабыть Рубину. А она взяла и пришла, с пирогами, дурочка. Не испугалась ни своих, ни чужих. Прямо в стан приперлась! И расплакалась, когда увидела его, лежащего на кровати в бинтах и бледного до зелени. Сидела рядом и хлюпала носом, пока он ел пироги. От нее – рассудительной и спокойной, он не ожидал такого поступка. И если раньше ему нравилось проводить с ней время, обсуждать прочитанные книги, нравилось ее горячее воображение, то сейчас он ощутил чувство, очень похожее на уважение.

Стукнула дверь. Хан не обернулся – еще раньше почуял запах.

Девушка села рядом, положила на стол книги, те самые, что раздобыла в помойке. Но вместо того, чтобы с горящими глазами спросить, как обычно: «Будем читать?» вдруг попросила:

– Ты предупреди меня, когда будешь сбегать…

Зохан поднял на нее непонимающий взгляд. Для него вопрос не стоял – когда? Для него стоял вопрос надо или не надо?

– И что? Со мной убежишь? – усмехнулся он и снова уставился в карту.

Беззлобно усмехнулся, весело. Хороши они будут – пара подростков разной крови, пробирающиеся неторными тропами в столицу. Да Рубина такой дороги не выдержит! Дня два-три поголодает и запросится домой, к маме, к печке, к запахам жилья и печева!

Она как-то странно вздохнула, не то коротко, не то судорожно. Хан оторвал взгляд от карты и посмотрел на нее. Волосы льняные, с серебристым отливом, прямые. Перехваченные голубой лентой, ровно лежат с двух сторон от узкого лица. Глаза как небо пасмурное. Серые-серые!

– Вчера к матушке приходила жена головы нашего, матрона Степина, – заговорила Руби. – Они долго шептались в горнице, а потом меня позвали… Велели на стол накрывать и морса приготовить. У нас морс-то всегда готовый стоит, но маменька приказала свежего наварить, с медом и листочками брусничными. А после я песни пела и рассказывала, какого бы хотела ребеночка…

Зохан слушал с все возрастающим изумлением. Девушка редко говорила с ним о доме – оборотень был для нее спутником в путешествиях по красочному миру книг, героических приключений, как и она для него. Да и отношения у них с самого начала сложились настолько доверительные, что много говорить как-то и не надо было – с полуслова понимали друг друга, даже удивительно!

– В общем, весной быть свадьбе! – вздохнула Руби.

Опять непонятно Хану вздохнула – то ли грустно, то ли с надеждой. Он моргнул.

– С кем?

– С сыном ее, Торном Степиным. Ему сейчас семнадцать, самый возраст невесту присматривать. Да и матушка после того… случая, торопится меня с рук сбыть. А тут партия выгодная – сын головы. Это мы еще в баню не… – Руби вдруг покраснела и замолчала.

– А в баню зачем? – осторожно поинтересовался Зохан.

Девушка судорожно вцепилась в один из романов, раскрыла наугад и сунула Хану под нос.

– Давай почитаем? А то мне скоро домой уже! Чур, я первая!

И принялась читать старательно и с выражением. По мере чтения ее голос креп, из него исчезали нервозность и смятение.

Зохан читал быстро и гордился этим. Вот с письмом были проблемы – торопился выводить ласурские буквы, и они получались, как курица лапой писала. Но сейчас он послушно уставился в строчки, пытаясь понять смысл того, о чем читала подруга. И не понимал – баня не шла у него из головы. Зачем какой-то посторонней тетке ходить с Рубиной в баню? Посмотреть, хороша ли телом? Так это и так видно! Или… Еще что-то посмотреть? Осознание пришло неожиданно и заставило его шумно втянуть носом воздух. Арристо! Люди не имеют такого острого обоняния, поэтому не доверяют друг другу в интимных вопросах, например, в вопросах девственности. Спроси они любого из Смертей-с-ветки – девица ли Рубина, тот ответил бы «да», не задумываясь. Это же очевидно! Запах не подделаешь, не скроешь! А они… в баню ее!