Ласточ...ка - [25]
Наташа постучалась в первый попавшийся дом. Дом принадлежал чекисту в отставке. Чекист многое повидал и думал, что удивить его уже ничего не может – мышцы лица давно атрофировались, отвыкли выражать удивление, испуг, радость… Но, увидев на пороге обнаженную молодую женщину, чекист не выдержал. Лицо искажалось всеми эмоциями поочередно. Он, позабыв профессиональные навыки, не стал спрашивать у женщины, кто она, как здесь оказалась. Дал ей одеяло и налил водки. Наташа выпила в один глоток и долго блевала на куст жасмина, посаженный под окнами покойной женой бывшего чекиста. Он выдал гостье свои штаны и рубашку, сначала предложив халат жены, покойницы, но Наташа от халата отказалась. Он отвез ее утром назад, в соседнюю деревню, на своих старых, но верных «Жигулях». В деревне хозяйка уже бегала по домам, тормошила вчерашних Наташиных собутыльников и спрашивала, куда они дели Наташу. Собутыльники помнили все до момента перехода с водки на самогон. После у всех случился провал в памяти.
Тетя Наташа всегда могла найти выход из положения. И не мирилась с обстоятельствами. Поэтому Вета сначала спрашивала маму: «Что делать?» А потом уточняла у тетки. Мать пожимала плечами – что тут сделаешь? А тетя Наташа знала, что нужно делать.
Вета училась в седьмом классе, когда в их школе начали готовиться к вечеру с американцами. В школе был клуб интернациональной дружбы, который и устраивал вечер. Из Ветиного класса в клуб входили Людка Иванова и Маринка Филиппова. Вета даже иногда задумывалась: кто больше ей не нравится – Людка или Маринка? Людка – флегматичная девица с косой до попы – танцевала в районном ансамбле «Искорка». На выступления «Искорки» в местном ДК их заставляли ходить всем классом. Людка в красном сарафане и кокошнике, третья слева, была хороша. Людка на Людку не откликалась принципиально. Маринка, которая ходила в Людкиных подружках, называла ее так, как Людке нравилось, – Мила. Милой Людку должны были называть все, кто претендовал на Людкину дружбу. От Ветиной Люськи – Вета специально ее доводила – Люда-Мила вскидывалась.
Людку взяли в КИД за танцы – на вечере она должна была танцевать «Цыганочку». Людка нервничала. Она могла танцевать только гопак или «Березку», только в кокошнике и только заученными движениями – вправо, влево, пятка, носок и только третьей слева. В этом Вета была на Людку похожа. Вета заканчивала музыкальную школу и выученные произведения играла сносно. Но подбирать, импровизировать ей было не дано. Вета давно для себя раскрыла магию сцены – когда двадцать Людок в кокошниках семенят вправо, получается красивый танец. Или когда Вета в концертном платье играет ансамбль – звучит музыка.
Косу Людка перебрасывала тоже заученными движениями – на левое плечо, на правое. К тому же она немного косила – Вета считала, что из-за косы, которую Людка созерцала у доски, не в силах решить пример по алгебре.
Маринку же взяли в КИД из-за папы. Папа Маринки был конькобежцем. И ездил за границу. Чаще всего в Финляндию. Из-за границы Маринкин папа привозил спортивные костюмы, ластики, пеналы на магнитах. Финские конфеты с ликером, постельное белье, духи – для преподавательниц и завуча. Почему-то считалось, что Маринка знает английский. Папа ведь ездит за границу. Правда, у Маринки был «коронный номер» – топик «Май фэмили», естественно, про папу. Но англичанка, объевшись конфет с ликером, отказывалась верить в то, что Мариночка английский не знает и знать не хочет. Спрашивала ее неправильные глаголы и согласование времен. Маринка мычала что-то нечленораздельное. «Ладно, давай топик», – прекращала мучения англичанка, косясь на новенькую коробочку духов «Клима» на своем столе – презент от папы. Маринка отбарабанивала топик и получала «четыре».
Из-за папы-спортсмена Маринка считалась тоже девочкой спортивной. Только всегда не в форме. С физруком папа договаривался финской водкой. Физрук, когда Маринка прыгала через козла, отворачивался. Маринка, колыхнув в полете своими семьюдесятью кило, усаживалась на козла и медленно сползала на мат. Физрук ставил «зачет».
На сдаче норм ГТО по бегу на шестьдесят метров Маринке всегда случайно недоставало пары-девочки. И бежала Маринка с астматиком Гошей. Гоша задыхался на дорожке, Маринка обильно потела. Они приходили одновременно. Гоша после забега шел в медпункт, где медсестра его реанимировала. Маринка шла в школьный буфет за шоколадкой – восстановить сожженные калории.
Маринкиному папе нужно отдать должное. Он приучал девочку к спорту. Ее отдали на художественную гимнастику, и не куда-то, а в ЦСКА. Маринка, в гимнастическом купальнике, с резиновым пояском на уровне отсутствующей талии, научилась красиво выходить на ковер, выбрасывая ногу и размахивая руками.
На тренировки ее возила бабушка. Пока ехали, бабушка Маринку кормила. Папа ругался – за час кормить было не велено. «Да дите ниче не съело, – оправдывалась бабушка, – пять колясиков салямки и печеньку». Папа понимал, что Маринка слопала полбатона колбасы салями и пачку печенья. Ну а после тренировки бабушка считала, что ребенка грех не покормить. И прямо в раздевалке разворачивала курицу, завернутую в фольгу, и бутерброды с сыром. Папа ругался. Бабушка отпиралась: «Да что там та ножка? Это же не курочка, а цыпленок. И мяса-то нет. Одни кости. А сырок я тоненько порезала». Сырок, может, и был порезан тоненько, но хлеб бабушка мазала маслом щедро. Ломтями. Через два месяца папе мягко сказали, что у девочки «тяжеловата попа» и она неперспективна.
С момента выхода «Дневника мамы первоклассника» прошло девять лет. И я снова пошла в школу – теперь с дочкой-первоклассницей. Что изменилось? Все и ничего. «Ча-ща», по счастью, по-прежнему пишется с буквой «а», а «чу-щу» – через «у». Но появились родительские «Вотсапы», новые праздники, новые учебники. Да, забыла сказать самое главное – моя дочь пошла в школу не 1 сентября, а 11 января, потому что я ошиблась дверью. Мне кажется, это уже смешно.Маша Трауб.
Так бывает – тебе кажется, что жизнь вполне наладилась и даже удалась. Ты – счастливчик, все у тебя ровно и гладко. И вдруг – удар. Ты словно спотыкаешься на ровной дороге и понимаешь, что то, что было раньше, – не жизнь, не настоящая жизнь.Появляется человек, без которого ты задыхаешься, физически не можешь дышать.Будь тебе девятнадцать, у тебя не было бы сомнений в том, что счастье продлится вечно. Но тебе почти сорок, и ты больше не веришь в сказки…
Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!
В этой книге я собрала истории – смешные и грустные, счастливые и трагические, – которые объединяет одно – еда.
Десять лет назад вышла моя книга «Плохая мать». Я начала ее писать спустя две недели после рождения дочери. Мне нужно было выплеснуть на бумагу вдруг появившееся осознание – мы все в определенные моменты боимся оказаться плохими родителями. Недолюбившими, недоцеловавшими, недодавшими что-то собственным детям. «Плохая дочь» – об отношениях уже взрослой дочери и пожилой матери. И она опять об ответственности – уже дочерней или сыновьей – перед собственными родителями. О невысказанных обидах, остром желании стать ближе, роднее.
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Мама все время рассказывает истории – мимоходом, пока варит кофе. Истории, от которых у меня глаза вылезают на лоб и я забываю про кофе. Истории, которые невозможно придумать, а можно только прожить, будучи одним из главных героев.
Эта книга – сборник повестей и рассказов. Все они – о семьях. Разных – счастливых и не очень. О судьбах – горьких и ярких. О женщинах и детях. О мужчинах, которые уходят и возвращаются. Все истории почти документальные. Или похожи на документальные. Жизнь остается самым лучшим рассказчиком, преподнося сюрпризы, на которые не способна писательская фантазия.Маша Трауб.
Я приехала в дом, в котором выросла. Долго пыталась открыть дверь, ковыряясь ключами в дверных замках. «А вы кто?» – спросила у меня соседка, выносившая ведро. «Я здесь живу. Жила», – ответила я. «С кем ты разговариваешь?» – выглянула из-за двери пожилая женщина и тяжело поднялась на пролет. «Ты Маша? Дочка Ольги?» – спросила она меня. Я кивнула. Здесь меня узнают всегда, сколько бы лет ни прошло. Соседи. Они напомнят тебе то, что ты давно забыл.Маша Трауб.
Любая семья рано или поздно оказывается на грани. Кажется, очень просто перейти незримую черту и обрести свободу от брачных уз. Или сложно и даже невозможно? Говорить ли ребенку правду? Куда бежать от собственных мыслей и чувств? И кому можно излить душу? И, наконец, что должно произойти, чтобы нашлись ответы на все вопросы?