Ласковый убийца - [46]

Эта мысль подбодрила его: настолько, что он собрался с духом и с вызовом через губу процедил:

— Да пошел ты… Бычара деревенский…

Уже потом, анализируя произошедшее, Алексей Борисович пришел к выводу, что все сделал правильно, кроме, пожалуй, вот этого, последнего, замечания. Люди стали как-то очень болезненно реагировать на правду. Нет, в самом деле, если бы он не сказал "бычара деревенский", то, может быть, на два зуба у него осталось бы больше. Да и ребра были бы целы… Впрочем, не факт. Ничего нельзя утверждать со стопроцентной уверенностью.

Передние двери "копейки" открылись одновременно. Оттуда показались два детины. Они вышли и стали внимательно смотреть по сторонам. Потом, убедившись, что никого рядом нет, решительно направились к Болтушко. Подошли и встали в метре от него.

— Бабки у тебя? — спросил тот, что постарше.

— У меня, — Болтушко держал дистанцию; он описал полукруг и встал спиной к камере.

— А хули ты тогда выпендриваешься? — нервно спросил второй. — Давай их сюда.

Болтушко не нашелся, что ответить. Он осторожно достал из кармана пачку долларов и протянул бандитам. Тот, что помоложе, еще раз огляделся — очень нервно, как показалось Алексею Борисовичу, и схватил пакет с деньгами. Он отошел за спину старшего, вскрыл пакет, пересчитал и коротко бросил:

— Нормально. Пошли.

— Сейчас, — ответил старший, не спуская с Алексея Борисовича глаз. — Так ты говоришь, московский? А, козел?

Болтушко понял, что наступает самый неприятный момент их свидания. Но думал он только об одном: как бы остаться на этом самом месте и не заслонять спиной объектив.

— Сам козел, — со злобой пробурчал Болтушко.

— Ах, я козел? — раззадоривая сам себя, надвигался на Алексея Борисовича старший. Он сжимал и разжимал огромные кулаки. Болтушко четко разобрал у него на правом предплечье татуировку: покосившийся кинжал, розу и отвратительного вида змею, обвивающую весь этот натюрморт неравномерно толстым пятнистым телом, походившим на старый огородный шланг. — Да за козла ответишь, — хрипел детина, и его глазки под рыжими ресницами налились кровью, а в уголках рта показалась грязная пена.

Алексей Борисович поднял руки и прижал локти к туловищу. "Сейчас будет драка", — мелькало в голове. "Но убегать нельзя. Во-первых, пусть их получше камера возьмет. Во-вторых, будут вещественные доказательства. А в-третьих… А в-третьих, чего мне убегать от этих ублюдков?"

Детина вдруг коротко, без замаха ударил его в лицо. Болтушко успел подставить руки и немного смягчить удар. Татуированный снова развернулся всем корпусом и с коротким выкриком снова ударил. Болтушко выставил обе руки вперед, пригнул голову и лягнул нападавшего ногой. Этим он разозлил бандита еще больше, и тот принялся бить куда попало. Алексей Борисович попытался достать баллончик, убрал правую руку от лица и пропустил очень жесткий прямой в голову. И вот тут он, что называется, поплыл. Но перед тем, как упасть на землю, он получил еще несколько таких же мощных, ударов, и отключился окончательно. Надо полагать, пинали его, когда он был уже без сознания.

Сколько это продолжалось, Болтушко, естественно, не помнил. Очнулся он оттого, что кто-то осторожно бил его по щекам. Болтушко застонал и открыл глаза: левая щека распухла и очень сильно болела.

Он увидел кавказца, склонившегося над собой.

— Эй, друг! Ты живой? Вставай!

Алексей Борисович оперся руками и попробовал приподняться. Голова сразу же закружилась и загудела. Перед глазами появились зеленые и желтые круги. Его вырвало.

"Поздравляю", — ехидно подумал про себя Болтушко. "Допрыгался! Вот вам и сотрясение!"

Кавказец покачал головой:

— Вах-вах-вах! Звери! Не люди, а звери. Я их маму имел! Слушай, ну это же надо! Так бить человека!

Он подхватил Болтушко под мышки и потащил:

— Пойдем в тень, дорогой! Я тебе сейчас водички принесу!

Проходя мимо машины, Болтушко увидел разбитое стекло. Не то, чтобы разбитое — триплекс не бьется, но мелкие осколки держались только за счет того, что были приклеены к пленке, а в углублении, провисшем над самым рулем, мирно покоился огромный булыжник.

Алексей Борисович, морщась от головной боли, которая, казалось, прижимала его к земле, подошел поближе и увидел, что ключи остались в замке зажигания, но провода вырваны с корнем. Он оперся на капот и стоял молча. Кавказец участливо похлопал его по плечу:

— Не переживай! Это все можно сделать! Будет незаметно. Пойдем, пойдем.

Болтушко, повинуясь его мягкому нажиму, пошел на край стоянки и сел на запыленную траву. Кавказец принес воды в большом тазу и белую тряпку.

— Сиди, сиди, дорогой, — говорил он и осторожно смывал с лица Алексея Борисовича кровь.

Только сейчас Болтушко внимательно его рассмотрел. Он был полноват, с седыми висками и смуглым лицом. На вид ему было уже за пятьдесят. Когда он начинал причитать, под короткими черными усиками вспыхивал золотой зуб.

— Вах, как же ты так, дорогой? Я все видел — надо было бежать. Ведь они и убить тебя могли. Ты сам из Москвы?

— Да, — выдавил Болтушко. — А как вы догадались?

— Зови меня Армик. Можешь дядя Армик, можешь просто Армик. А чего тут догадываться? У тебя на машине номера-то московские. Я здесь живу, в вагончике. У меня есть изолента. Мы твои провода соединим и машина будет работать, до дома доедешь. Как твоя голова?