Ларец - [172]

— Сие я все здесь говорил, но искренность моя послужила лишь доказательством вины, — молодой человек гордо вскинул голову.

— Так и я не стал бы таиться в том, что добрый друг мой Мортов — каменщик, но и уважаемый в обществе человек, — торопливо ответил Михайлов. Нелли все казалось, что он норовит упредить какое-то слово Сирина, потому и сделался так говорлив.

Фон Зайниц приблизился к Нелли, ступая как лунатик. Впрочем, лунатиков Нелли сроду не видала, но какая-то осторожность отчаянья, словно каждый шаг грозил ему горным обвалом, была в походке Ильи Сергеевича.

Катя залилась краскою, уставясь на Михайлова во все глаза.

— А вить рассказ-то юного друга нашего начинает подтверждаться, а, княсь? — заметил отец Модест. — Не зря просил я ему верить.

— Никита, разве ты возьмешь грех на душу утвердить, что видал меня в ложе? — Голос Михайлова выразительно дрогнул.

— Не видал, — Сирин обернулся к Нелли. — Ты, верно, не так поняла меня. Я боялся встречи с любым из знакомцев родителей моих, чтоб не дошло до тех, в каких я краях. Но никогда не видал я Диодора Леонтьевича на собраниях масонских, только у родителей частым гостем. Скажу больше, он держался от каменщиков в стороне.

— Какое имя этого человека Вы назвали? — быстро спросил отец Модест.

В глазах Михайлова что-то мелькнуло, и они показались Нелли невыразительны и вовсе малы.

— Это Диодор Леонтьевич Танатов, — спокойно ответил Сирин.

— А кто таков Михайлов? — так же споро, как и священник, спросил князь Андрей.

— Не припомню никакого Михайлова средь тех, кого знаю, — Сирин пожал плечами. — Хотя нет, вру. Есть на факультете нашем некий Михайлов, ассистент профессора по физическим опытам. Только он уж стар вовсе и…

— Ну и что из того?! — Голос ботаника вдруг взлетел до фальцету. — Никому не возбраняется странствовать под псевдонимом, взятым из обстоятельств семейных!

— Уж вторая гирька на весы, — вскользь уронил отец Модест, адресуясь к Андрею Львовичу.

— Однако ж непонятно, — вмешался Никита Артамонович. — Теска мой, не в обиду будь сказано, сам до нас искал и переправился через Катунь посредством горячего воздуху. Из того как раз исходило неблагоприятное суждение. Сей же многоименный господин увлечен через реку насильственно, и ежели он лжет, то как тогда мог здесь оказаться? Ойроты нипочем не помогут чужому.

— И зачем он увязался со мною, а не остался тогда с ордынцами? — Катя переминалась с пятки на носок: волнение всегда побуждало ее к движению.

— Ну, дитя, это уж проще простого, — срывающимся голосом проговорил Зайниц. — Мог ли он ждать тут меня или господина Сирина? Ты бы так, пожалуй, оказала ему изрядную услугу.

— Я чаю, и монгольцы хотели мне услужить, — Михайлов, он же Танатов, взглянул на фон Зайница язвительно.

— Первое, все одно Никита не виновен, — воскликнула Нелли. — Подтвердилося, что от родителей он бежал. Виновен Михайлов или нет, а уж меж собою они не сговаривались, нето б не разошлись в именах.

— Жалею, маленькая Нелли, что прекрасну полу нету дороги к Фемиде, — улыбка отца Модеста проглянула в озабоченном лице, словно лучик солнечный в грозовом небе. — Адвокат бы из тебя вышел изрядный. Но не терзайся о господине Сирине, он уж почти оправдан.

— Не ране ему будет оправдание, отче, чем станет явно, как второй оказался на нашем берегу, — внушительно произнес князь Андрей Львович.

— Единственное я вижу средство сыскать правды, — отец Модест высоко вскинул голову. Нелли показалось, будто вся фигура его подобралась, словно он собрался фехтовать.

— Семь десятков лет мы без того обходились, — лекарь облизнул губы, словно его истомила вдруг жажда.

— Сто лет Крепости ничего не грозило, — парировал священник.

Глаза Михайлова, тьфу, Танатова забегали по лицам присутствующих, ровно встревоженные мыши, потерявшие вход в забитую нору. Нелли один раз видала такое в амбаре. Наконец взгляд его остановился на князе, чье чело бороздило морщинами какое-то тяжелое сомнение.

— Молю Вас, сударь, ужели здесь призывают к насилию над путешественником, без того пострадавшим безвинно? — слезно произнес он. — Ради человечности! Допустите меня пожить среди вас, убедитесь в моей искренности! К чему спешить, все одно мне некуда бежать отсюда!

— Когда б мы были в том уверены, — решился наконец князь Андрей. — Ошибка слишком дорога. Никита Артамоныч, вить Его Преподобие прав. Сделай милость, распорядись.

Лекарь, побледневший в лице, кивнул головою и вышел.

— По какому праву здесь творится какой-то самосуд над подданным Ее Императорского Величества?! — вскрикнул Танатов, спиною отступая в самый угол горницы.

— Самое время вспомянуть о бренных порфирах, — неприятно засмеялся фон Зайниц.

— Сударь, имея честь сразиться бок о бок с Вами, я, чего бы то ни было, обрел к Вам полную доверенность, — сердечно произнес Роскоф, с протянутыми руками подходя к Сирину. — Щаслив стану считать Вас середь своих друзей.

Молодые люди обнялись.

— Я послал оповестить Нифонта, — сухо объявил Никита Артамонович, явившись в дверях.

— Могу ли я взять сего человека на поруки моим гостем? — спросил отец Модест, кивнув на Сирина.

— Бери под свой ответ, — Андрей Львович глядел неласково.