Ланселот - [77]

Ты себе только представь! В полдень первый раз за год я выйду из ворот заведения, пройду по улице Благовещенья, кусочек которой я так тщательно изучил из окошка, заверну на улицу Чупитула и прочитаю ту вывеску:

Бесплатный и

Ма

Б

Наконец-то узнаю, что на ней написано.

Потом я обернусь и посмотрю на это окошко, чтобы вернуть туда хотя бы один взгляд из того миллиона, что бросал оттуда.

Не такое уж плевое дело — оглянуться на то место, где провел целый год жизни.

Потом я перейду улицу, войду в прохладный аммиачный сумрак бара «Лябранч», где сам Лябранч моет кафельный пол в маленьком шестиугольном клозете; сяду у стойки и закажу пива и сэндвич с устрицами и сыром.

Потом я возьму свой чемоданчик, в котором хранятся все мои пожитки — смена белья, костюм, носки, свитер, нож Боуи и ботинки, прогуляюсь до церкви Сент-Чарльз, на трамвае доеду до Канальной, сниму все деньги со счета в банке Уитни (около 4 тысяч), дойду до вокзала Юнион и Южным экспрессом — до Ричмонда. Ты только представь. В двухсотлетнюю годовщину Первой революции я буду мчаться по сосновому безлюдью Миссисипи, потом мимо разрезов красной глины Алабамы, к вечеру вплыву под своды вокзала Пичтри в Атланте и, когда поезд двинется на север, в сумерки Джорджии, пойду что-нибудь выпить в вагон-ресторан. Потом на холодном рассвете выйду в Ричмонде, пересяду на автобус и вперед, в горы.

Сиобан? Да, теперь, когда меня оправдали и признали вменяемым, я могу вернуть ее. Я заберу ее у Текса, как только обоснуюсь в Виргинии. Мы с ней прекрасно поладим, лишь бы Текс не свел ее с ума своими «совпадюнечками» и «знайками-зазайками». Наверное, я должен быть ему благодарен. По крайней мере, он о ней заботился. Но все-таки жаль, что она не осталась со Сьюллен. Да, среди черных еще остались нормальные люди.

Анна? Она поправилась. Но она со мной не поедет. Поеду один. Она любезно предложила мне пожить в ее хижине в горах Блю-ридж, пока я не подыщу себе дом.

Что произошло у меня с Анной? Совершенно непонятно. Никогда я не пойму женщин. Собирались новую жизнь начать вместе. Мне казалось, мы друг другу подходим — оба избавлены от прошлого, каждый понимает, что конец пройден и что все нужно начинать сызнова — как паре переселенцев, мужчине и женщине, что плечом к плечу отвоевывали в старину западные земли. И потом, самым невероятным образом я смертельно обидел ее. Сказал, что она перенесла самое страшное унижение и бесчинство, которое только могут совершить с женщиной, изнасилование группой мужчин, принудительный минет и так далее, но и я тоже пережил личную катастрофу, и поскольку нам удалось не только преодолеть самое страшное, что могло с нами произойти, но и выстоять — не только выжить, но и восторжествовать, нас можно считать новыми Адамом и Евой нового мира. И если нам не удастся создать новый мир и взойти на новую высоту в отношениях между мужчиной и женщиной, это не удастся никому.

А она взяла и обиделась, можешь себе представить? Более того, впала в ярость. «Ты что, считаешь, что какой-то там мужчина может изнасиловать меня, мое „я“, мою личность? — возмутилась она. — Вы, чертовы мужики. Ты что, не понимаешь — в этом мире есть вещи куда более важные! Еще немного, и ты заявишь, что где-то подспудно мне это даже понравилось».

Доля смысла в ее словах была. Намедни я открыл «Град Божий» Святого Августина,[137] намереваясь посмотреть, как ваши величайшие корифеи отвечают на извечные вопросы о Боге и человеке. И как ты думаешь, на что я наткнулся? Священномудрый ученый исписал не одну страницу, успокаивая совесть монахинь, девственниц, изнасилованных вестготами и получивших от этого удовольствие. Да уж, несомненно, — они просто выли от восторга.

Короче, Анна прогнала меня. Очень хорошо. Я ушел. Возможно, это и к лучшему.

Я возлагал на нее слишком много надежд. Полагал, что она сделала то же открытие, что и я, что она разгадала великую тайну жизни, старой жизни, догадалась об угрюмострастной радости, получаемой как теми, кто насилует, так и теми — кого. Я надеялся, что нам — ей и мне — суждено открыть нечто лучшее. Ведь в глубине души она знает эту тайну не хуже чем я, только боится признать это. Бросишь ли в нее камень? Мы могли бы стать первопроходцами новой жизни, потому что ни она, ни я не можем терпеть старую. Когда-нибудь женщины поймут, осознают правду, откажутся принимать ее и станут моими самыми преданными сторонницами.

Да, и напоследок вот что она мне сказала. Мы попрощались, обменялись рукопожатием, и перед тем как отпустить мою руку, она ненадолго задержала ее в своей. «Когда доберешься до Виргинии, — сказала она, — увидишь развалившийся дом и маленький крепкий двухсотлетний амбар. Одна его половина — зернохранилище, а в другой — подсобное помещение с чердаком. Зимой там очень уютно и места хватит на троих». Господи, неужто еще одна женщина пытается запереть меня в голубятне? Похоже, прибежища для животных стали теперь более пригодными для обитания, чем нормальные жилища, к чему бы это? Гм, брошенное зернохранилище. Но она сказала, что там места хватит на троих. Такое впечатление, что если бы ей дали отомстить и перестрелять столько мужчин, сколько нужно, чтобы рассчитаться не только за себя, но и за ту злую шутку, которую сыграл с нею и ее сестрами Бог, биология, эволюция или не знаю уж что там еще, она могла бы тогда поселиться со мной в этом амбаре, и мы могли бы обнимать друг друга как любовники и прижиматься друг к другу как дети, в то время как Сиобан играла бы на чердаке. Как ты думаешь, она приедет?