Ландскнехт. Часть вторая - [22]

Ну — как‑то даже с удивлением глянул на меня капитан — И вот так, значит, за дружбу — под расстрел готов был идти?

— А то — говорю — Готов. И в плен не хотел.

— А чего же ты, поганец, в плен‑то не хотел? Тут не то что у вас там на Севере, и не как у горцев. Мы люди культурные.

Я аж хмыкнул:

— Вот того и есть. Знаю я малость… от дедов, как оно, у культурных. Подыхать в лагере как‑то неохота было. Да и вообще.

Капитан прищурился с интересом, постукивает стеком по каблуку закинутой на колено ноги.

— Значит, говоришь, не хочешь в лагерь?

— Не хочу, понятное дело. А кто ж захочет.

— Ну… вон из ваших‑то много кто

Я непроизвольно скривил такую морду, что офицер усмехнулся:

— Гордый, значит… Не навоевался… Что думаешь, Варс, такой еще, чего хорошего, сбежать удумает, потом ловить его по здешним лесам жандармам…

— Так точно, вашбродь, такой может — ответил из‑за спины сержант — Если уж он под расстрел стал, так сбежит наверняка.

— Вот — вот. Одного только не пойму — чорта ли он так за этого князя воевать лезет?

— ХарАктерный ен, вашбродь. Упертый, аж спасу нет.

— Упертый, говоришь? Ну — ну… Эй, ты! — это он канцелярской крысе, презрительно так — А ну, живо, мне его дело отыщи, почитаем… Уведи!

Наша‑то крыса — шмыг за дверь, только офицер поморщился. А серж, значит, за спиной у меня сопит, и так я понимаю — внимание привлекает. Офицер так вдруг заметил, что непорядок — я еще тут — и на сержанта вопросительно. Тот опять сопит, потом офицер жест такой неопределенный, с видом, что ну а как же еще, и совсем интерес ко мне потерял.

Вывел меня сержант, в дверях тока что не столкнулись — волокут второго — ага, надо же — знакомые лица все — минометчик тот. Его сержант ведет — длинный, морда скучная и обвисшая, а глаза цепкие такие. Сам минометчик тоже хорош — глаз свежеподбит, но лыбится, подмигнул аж. И я ему в ответ — ничо, вместе и пропадать веселее, в компании завсегда лучше, чем одному.

Ну, значит, дальше повел — а опять не обратно, ко входу — а через здание и на другую сторону — и в пристройку, где кухня. Расширили недавно, как подкрепления привели, аккурат накануне как я сюда попал, говорят, пристроили добротную избу. Непорядок, но жрать‑то готовить надо, а полевые кухни в крепости пользовать — и совсем бардак. Вот и поставили избу, глиной оштукатурили от пожара. Я тут разок бывал за все время.

Ввел он меня и легонько так к лавке — я аж растерялся.

— Сидай, вояка — издевается, значит.

Ну да сел, чего выделываться. Сержант в угол, с чем‑то там возиться стал, а с‑за печей ко мне выглядывает старичок в форме. Маленький, сухой такой, хромает. Носом шмыг, щурится по — стариковски, головой покачивает. Но форма ладно сидит.

— Ох, солдатик, на — кось — кашу‑то! С утра ж, поди, не кормлен? — и миску, на стол значит, бряк. А я на него смотрю — вот как он старика нашего напоминает, покойника расстрелянного. Неуловимо., и ить не похож совсем — а похож! Сам‑то присел на край лавки, бочком, искоса наблюдает, как я кашу поглощаю. А я, чего думать долго — взял ложкой, да и ну ее рубать. А чего, всяко лучше пожравши быть? Тем более что и каша с мясом и даже со шкварками. Грех отказываться.

— Ну, касатик? Как тебе каша‑то? — дед, значит, интересуется.

— Нормально — бурчу я ему — Жрать можно.

— А… ах! Ах ты ж! — искренне огорчился дед — Ах ты ж как! Можно! Нормально! Ах ты, Сестра — заступница… Жрать, говорит, можно!

Так мне, скажу я, совестно стало. У деда натурально слеза мелькнула. И обиделся он, как только старики и дети обижаться умеют. И то сказать, чего я зря его обидел — каша‑то отменная, хороша каша. Стыдно мне, в общем, стало, за слова свои. Уж думаю, как бы извиниться, да чтоб больше не обидеть.

Только тут сержант с угла выглянул, на меня зырк, и к деду тому, на ухо ему что‑то шепчет. Дед на меня косяка, и эдак — 'А… вон оно что… А, ну да…'. И погрустнел все равно, но смотрит в сторону. Сержант вышел, остались мы вдвоем — а тут я и дожрал кашу‑то. Ложку облизнул, в миску брякнул, и перед дедом миску — звяк.

— Ох, спасибо, дедушка — говорю, и чуть так с поклоном — Вот уж правду сказать — что время здесь был — ни разу такой вкусной каши не едал! Вот уж каша, так каша, всем здешним кашам — каша, и пишется — Каша! Уж не серчайте, что поначалу обидел — мне положено всяк ругаться и супротив быть. Да только — супротив Вашей каши — ну как тут станешь!

И вот, как по волшебству — дед натурально расцвел. Аж глаза заблестели. Ну, много ли человеку надо для счастья. Приятно все же — мне мелочь, а старику радость.

— А давай, я тебе добавлю! — аж крикнул, азартно так.

— Не, дедушка, уж простите — но каша у Вас такая, что много и съесть тяжко, сытная больно уж. Вы бы мне, если можно, чаю налили, страсть как чаю хочется.

Ну, в общем, часа три мы с дедом чаи гоняли. За это время к нам народу из наших еще подкинули, по очереди сержанты — усатый Варс и скучный, как оказалось Барген, приводили и оставляли. Того минометчика следом привели, ему дед тоже каши брякнул, тот поначалу тоже ерепенился, но я в бок пихнул, шепнул мол 'хвали кашу, бо вкусная!'. Как я понял из того, что удалось поговорить под трындеж деда — привели сюда далеко не всех, кто был в каземате, и набралось от силы человек пятнадцать. Остальные, впрочем, все, или почти все, точно не сказать — кормились у полевых кухонь рядом во дворе — проходившие наши видели.