Ламентации - [14]

Вскоре Джулия перестала отвечать на дневные звонки.

Иногда, оставив Уилла с Удой, она, чтобы развеять тоску, отправлялась на одинокие прогулки по базару, где обитали продавцы ковров и пряностей. Дряхлые старики сидели над кучками соли, тмина, паприки и куркумы, а улыбающиеся торговцы зазывали в свои мягкие, пушистые чертоги, предлагая выбрать ковры на любой вкус — килимы,[4] тебризские, сарукские, бухарские, — а заодно отведать чаю из серебряной пиалы. Были здесь прилавки с бутылями: порошки, дарующие плодовитость и мужскую силу, яды для ваших заклятых врагов. На раскладных жаровнях шипела козлятина, синие струйки дыма поднимались к решетчатым потолкам.

Однажды ее обступила орава ребятишек, протягивая руки, и Джулия полезла за кошельком, но детвора вдруг бросилась врассыпную, вспугнутая резким окриком. Джулия оглянулась: перед ней стоял мужчина в белом костюме. Он улыбнулся, протянул руку — вылитый Кларк Гейбл, только дочерна загорелый.

— Позвольте вас проводить, мадам, — предложил он.

— Спасибо, не надо. — Джулия, вспыхнув, резко отвернулась.

— Арабский квартал — настоящий лабиринт, — предупредил господин в белом.

Что это — дружеский совет или угроза? Джулия скользнула по нему взглядом: тоненькие усики, щеки гладко выбриты, прическа — как у Гейбла в фильме «Одной счастливой ночью».

— У меня с собой карта, спасибо.

Джулия с бьющимся сердцем свернула за ближайший угол, но попала в глухой переулок, где старик и мальчик забивали медные гвозди в резные сундуки, а рядом, в пыли, шипела кошка. Сверившись с картой, Джулия повернула направо, в грязный внутренний двор сыромятни, где от вони едва не лишилась чувств; пошатываясь, она бросилась в единственный узкий проулок, ведший прочь. Но где-то на заднем плане по-прежнему маячил белый костюм — то ли Джулии чудилось, то ли она и вправду видела его уголком глаза.

Она принялась разговаривать сама с собой, призвав на помощь здравый смысл, чтобы побороть страх. «А теперь слушай, Джулия. Два поворота направо, один налево — и мы выйдем отсюда». На другой улочке она наткнулась на вопящую косоглазую девчонку, а рядом три морщинистые старухи передавали из рук в руки чашку чая. Джулия была в отчаянии, но тут ей вспомнились слова Говарда: «Спускайся под гору к берегу и возвращайся вдоль реки». Что Джулия и сделала и в конце концов очутилась у выхода из шумного арабского квартала.

Солнце палило нещадно, шумела веселая толпа, ревел скот. Белого костюма не было видно, и все же Джулия ощущала его присутствие. Она остановилась перевести дух, но тут ее окликнул резкий голос:

— Кого я вижу! Джулия, милочка! А я чай покупаю!

Миссис Мак-Кросс что есть силы вцепилась ей в локоть и, прежде чем Джулия опомнилась, повлекла ее сквозь толпу, прокладывая путь пышным бюстом.

— Белой женщине здесь надо быть начеку, милочка. Лучше нам держаться вместе. Как хорошо, что я вас встретила!

Джулия сама себе удивлялась: красавцу-арабу смогла дать отпор, а перед дурой Мак-Кросс беззащитна!

— Как вас сюда занесло одну-одинешеньку? — поинтересовалась миссис Мак-Кросс.

— Пошла за покупками, — объяснила Джулия.

— Вот и замечательно. Пойдем вместе.

Надеясь отделаться от миссис Мак-Кросс, Джулия нарочно целый час проторчала в лавке гончара, но миссис Мак-Кросс достала из сумочки карманную Библию и читала, пока Джулия покупала вазочку. Затем стала учить Джулию торговаться и убедила торговца сбавить цену.

— Запомните, милочка, — наставляла миссис Мак-Кросс, — нельзя позволять местным нас надувать.

— Почему? — возразила Джулия. — Мы отняли у них часть земель, когда рухнула Османская империя, мы воруем их нефть, наши крестоносцы убивали их.

— Не путайте политику с торговлей, милочка. Мы не в ответе ни за Османскую империю, ни за нефтяные компании, ни за Ричарда, пусть он был и очень хороший король!

Вдруг Джулия додумалась, как достучаться до миссис Мак-Кросс.

— Разве несправедливость — это по-христиански?

Грудь миссис Мак-Кросс тяжело вздымалась от негодования.

— Несправедливость? Милая моя, эта вазочка стоит ровно столько, сколько вы за нее отдали!

— Да, но в Лондоне я заплатила бы вдесятеро больше.

— Здесь вам не Лондон, милочка. — Миссис Мак-Кросс торжествующе улыбнулась. — С этими людьми щедрость ни к чему, благодарности от них не дождешься. Оберут до нитки и глазом не моргнут. Попомните мои слова!

Пусть Роза была за тысячи миль, миссис Мак-Кросс в точности выражала ее чувства. От Розы приходили авиапочтой письма, напечатанные на машинке мелким шрифтом.

Помни, что я говорила про арабов. И не забывай про Омара Шарифа — он ведь тоже с Ближнего Востока. Красавец-мужчина, особенно в «Лоуренсе Аравийском», но игрок, если верить глупым журналам (которые я никогда не читаю).

Кстати, мы чудесно провели время в Женеве, жили в гостинице с видом на набережную Монблан; швейцарцам гостиницы нужны, чтобы угодить гостям, а англичанам — чтобы позлить их. Одна парочка из Америки довела нас с Альфредом до слез своим ломаным французским.

— Альфред? — переспросил Говард, заглядывая Джулии через плечо.

— Ее новый муж, — объяснила Джулия.

— А старый куда делся?

— Похоже, прогнала.