Лакомые кусочки - [58]

В конце лаза она вытянула руки. Путь преграждала крепкая каменная стена. Эдда на ощупь определила размеры узкого туннеля: здесь она могла встать в полный рост. Мрак был столь густым, что она не различала даже собственных пальцев; в этом странном месте она чувствовала себя почти невидимкой. Трепеща от возбуждения, Эдда прижалась ладонями к стене.

Когда четырнадцатилетняя дева чего-то хочет, когда оказывается, что она мечтала об этом всю сознательную жизнь, связывала с этой мечтой все надежды и стремления, иногда — иногда — ее желание, подкрепленное силой юной души, обретает мощь, способную сдвинуть с места миры или как минимум размягчить границы между мирами, раздробить их на тысячи обычных, проницаемых, частей, сквозь которые она может пройти, так что неприступная с виду стена окажется лишь видимым препятствием — стеной, выложенной из призрачного кирпича, скрепленного туманом. Подобные сооружения имеют особый, ни с чем не сравнимый запах, и Эдда чувствовала его вместе с запахом медведя, как будто кто-то водил рядом с медвежьей шерстью зажженной головней, и дымящийся мех животного источал густую вонь.

Тупик, в который уперлась Эдда, целиком состоял из камня, и внешняя поверхность ладоней Эдды ощущала его твердость, однако другой, более чувствительный слой плоти, казалось, нащупывал более мягкую, губчатую субстанцию, через которую можно проникнуть…

Ноздри Эдды подрагивали от возбуждения, руки по локоть ушли в стену. Значит, это возможно, возможно для нее! На мгновение она застыла, стараясь свыкнуться с необычными ощущениями, обуздать волнение. Девушка выпрямила все четыре руки — две из них по-прежнему ощупывали трещинки и выпуклости в камне, две другие тянулись, тянулись вперед… Даже если Эдда и не видела их, то вполне могла представить при дневном свете. Она отбросила все сомнения, верней, ни на секунду не позволила им задержать себя. Маленькая отважная Эдда просто собиралась с духом, готовилась двигаться дальше, через любые преграды, чтобы попасть в иной мир, каким бы он ни был.

Граница, разделяющая миры, была ни сухой, ни влажной, ни теплой, ни холодной; толстой, словно стена замка, и в то же время упругой, подрагивающей и расплывчатой. Эдда подалась вперед, толкнулась коленом, ступней и голенью; всем своим существом почувствовала тонкую грань и протиснулась внутрь.

Солнечный свет ослепил ее. Перед ней была залитая солнцем каменная стена. Кто-то или что-то проревело ей прямо в ухо, подхватило, обожгло грубым поцелуем и оцарапало щеку жесткой щетиной. Эдда закашлялась — в глотке отчаянно саднило, — а тот, кто прижал ее к стене, уже убегал прочь по узкому переулку. Это был мужчина, наряженный в меховую шкуру, в высокой шапке, изображавшей медвежью голову. Голые волосатые ноги убегавшего, как и его руки, были вымазаны жирной черной сажей.

9

— Я уже беспокоюсь, — призналась Бранза.

— Беспокоишься? — Лига с улыбкой подняла глаза от вышивки. — О ком, о нашей любительнице приключений?

Медведь грузной тушей сидел у ног Бранзы в дверном проходе. «Ты съел ее, пока я спала? — хотелось спросить ей. — Слопал на завтрак?» Лесной зверь, однако, целый день ни на шаг не отходил от Бранзы. Пока она отдыхала у ручья, устав окликать сестру, он выловил в воде три рыбины, а если и сожрал Эдду, то не оставил от нее ни кусочка. По крайней мере в случае с карликом Бранза хотя бы смогла похоронить останки.

— Ну и сколько мне еще ждать, прежде чем начинать волноваться? — спросила она.

— Подожди еще чуточку. Ты, наверное, проголодалась?

— Ужасно. — Бранза скинула башмаки и переступила через порог. Медведь, пыхтя, двинулся было за ней.

— Нет! Тебе нельзя! Кыш! — воскликнула Лига и захлопала в ладоши, прогоняя зверя.

— Мама, ну что ты!

— От этого зверя скверно пахнет!

— Ерунда! Пахнет медведем и немножко рыбой.

— Я и говорю, воняет. Вот тут и сиди, на пороге. Хорошо, голова пусть будет в доме, но только одна голова!

— Мамочка, ты его совсем застыдила! — расхохоталась Бранза, глядя на медведя, виновато накрывшего лапой нос.

— Пусть дуется, сколько влезет, — отрезала Лига. — Стели скатерть, Бранза, пора ужинать.

Когда на столе появились тарелки с хлебом, сыром и зеленью, Бранза, все больше тревожась, рассказала матери о своих дневных поисках. Как выяснилось, она побывала в старом доме-на-дереве, где они с младшей сестрой частенько играли, — а вдруг Эдда, мучимая бессонницей, отправилась туда посреди ночи, а утром задремала? Бранза сходила и к Священному холму, заглянула за каждый валун, под каждый куст дрока. Она не поленилась дойти до Сент-Олафредс и расспросить людей, но никто — ни рыночные торговки, ни свинопасы у городских ворот — не видел Эдду.

— Завтра пойду к обрыву, — заявила Бранза. — Я знаю, иногда она там бродит.

— Думаешь? — с сомнением в голосе проговорила Лига. — Путь неблизкий.

— Заодно посмотрю, не свалилась ли. Может, опять пыталась взлететь.

Лига рассмеялась:

— Брось, дочка. Твоей сестре четырнадцать лет, она уже не ребенок!

— Все же надо что-то делать, — вздохнула Бранза. — Не знаю, как можно сидеть и спокойно шить, когда Эдды нет дома. Я то страшно злюсь на эту упрямицу, то тревожусь за нее.