Лакировка - [2]

Нет никаких оснований полагать, будто Кьюбитт и ему подобные специально заботились об архитектурном единстве. Белгрейвская площадь выглядела образцом урбанистического изящества, и казалось — как и сто лет спустя, — что она родилась такой в воображении одного архитектора. Ничего подобного. В ее застройке участвовали по меньшей мере четыре архитектора. Но в глазах потомков она осталась особой удачей Кьюбитта. Он и другие строители просто следовали принципу благопристойного уюта без крикливости и претензий. А получилось хорошо и на века. Тысячи домов почти без украшений, почти все сияющие белизной до третьего этажа — и никакого унылого однообразия.

На Эйлстоунской площади, как и во всем районе, различия достигались простейшими средствами. Стиль зданий был задан с самого начала, как и высота (четыре этажа плюс полуподвальный этаж для самых высоких), как и фасад, за исключением угловых домов, как и цвета, определявшиеся неприхотливым выбором — штукатурка по кирпичу или по камню. Более чем просто, но люди могли извлечь из этого неприхотливого выбора все что было в их силах. Они могли сыграть на гармонии повторений. И сыграли.

Направляясь к дому номер семьдесят два, очень похожему на его собственный, расположенный на той же стороне площади, Хамфри Ли не замечал этих крохотных различий от фасада к фасаду. И вполне естественно. Так же не замечал их любой другой житель площади. Все это разумелось само собой. Если бы его не занимали другие мысли, он мог бы подумать, что площадь — это отгороженный от остального Лондона мирок, уютный, тихий и, конечно, привилегированный. И, пожалуй, признал бы, что рад возможности по-прежнему жить здесь.

Но если архитектурные детали не привлекли его внимания, он, стараясь оттянуть неизбежное, рассеянно заметил кое-что другое. В полуподвалы двух домов по наружным ступенькам спускались похожие на студентов юноши и девушки. Можно было бы без всякого риска побиться об заклад, что полуподвалы сданы отдельно от домов. Когда-то в них были кухни и комнаты слуг. Но теперь в Лондоне трудно найти домашнюю прислугу. Некоторые из обитателей площади были настолько богаты, что могли купить все что хотели. Обычно они приобретали в качестве постоянной прислуги супружескую пару — филиппинцев или испанцев. Сам Хамфри Ли принадлежал к особым счастливцам, каких было немного. У него была экономка, когда-то служившая у его матери и нуждавшаяся в крове над головой. А многие вынуждены были довольствоваться приходящей прислугой или вообще не могли никого найти. Даже у леди Эшбрук, старой дамы, к которой шел сейчас Хамфри, была только португальская уборщица, приходившая по утрам пять раз в неделю.

Несмотря на узкий фасад, типичный для домов Белгрейвии, особняк леди Эшбрук был больше, чем могло показаться на первый взгляд: обычные в этом районе десять комнат, не считая полуподвала. Леди Эшбрук было за восемьдесят. Некоторые спрашивали себя, как она умудряется жить там одна. Конечно, говорили сплетники, она могла бы тратить на себя деньги не считая. Сплетники перемывали косточки леди Эшбрук с незапамятных времен. Она принадлежала к немногим избранным (и с возрастом это становилось еще очевиднее), кто только выигрывает от сплетен, приобретая особый ореол. Большинство склонялось к мысли, что она живет так просто, чтобы щедро одарять родственников и благотворительные учреждения.

Но раз прислугу нанять невозможно, не удивительно, что обитатели этих домов сдают полуподвалы, чтобы честно пополнить свой бюджет. Впрочем, не так уж честно. В прямое нарушение контракта. Хамфри Ли был знаком далеко не со всеми своими соседями, но об условиях, на каких они арендовали свои дома, и о том, сколько стоит их собственность, он имел достаточно верное представление. Все они владели этими домами на основе долгосрочной аренды. Сам он, хотя и вырос в соблазнительной близости к деньгам, никогда богат не был. После войны он женился во второй раз, но его жена умерла за два года до событий, развернувшихся в июле 1976 года. Жили они только на его жалованье. Однако если человек вырос в близости к деньгам, как первый сказал бы сам Хамфри, ему что-нибудь да должно перепасть. И что-то ему перепало — в виде наследства. На это наследство и под закладную они купили аренду дома на Эйлстоунской площади сроком на сорок лет. Обошлась она им в 15 тысяч фунтов. Позже Хамфри Ли как-то подумал, что это была единственная удачная финансовая операция в его жизни. Через двадцать лет покупка обошлась бы в пять раз дороже.

Подходя к дому номер семьдесят два, Хамфри ускорил шаг, словно вдруг заторопился поскорее покончить с этим визитом. Он нажал на звонок, где-то в глубине дома раздалось мелодичное позвякивание, и наступило ожидание, показавшееся ему очень долгим. Затем медленные шаги — шаги женщины по каменным плитам. Дверь отворилась. В передней было темно, и он ничего не увидел, но услышал знакомый голос.

— А, Хамфри! — сказала леди Эшбрук. — Очень мило, что вы пришли.

Голос, почти не изменившийся с годами. Одновременно и грудной и полупридушенный. В прошлом так же говорили и другие женщины, принадлежавшие к высшему свету, но теперь подобная манера вышла из моды и ни у кого из молодых он не слышал такого голоса.