Лагерь на озере чикомасов - [7]

Юра, вытирая полотенцем руки, рассмеялся.

– Знаешь, Федя, перед отъездом я читал книгу Дарвина «Путешествие на корабле «Бигль». У него описана одна южноамериканская гостиница. «Что у вас есть?» – спросил проголодавшийся Дарвин у хозяина. «Все, что угодно, сэр». – «Будьте любезны подать нам рыбы». – «О, нет, сэр». – «Тогда ухи». – «О, нет, сэр»… Вот так же и Ваня с Борей: – О, нет, сэр!

– Не клюёт, – горько улыбнулся я. – Рыба не клюет. Ловил, ловил – ничего не поймал.

– Что же так? – удивился Федя. – Рыбы у нас много. Главное, далеко от села – никого почти не бывает. И потом здесь заказник. Вот рыба и водится. Есть сазан, лещ, язь, линь, щука. Я не говорю уже о чикомасах и красноперках – их здесь тьма!

Федя осмотрел наши снасти. Ему очень понравились мои удочки, но он сказал, что донок у нас нет – вот это плохо. Без донки хорошую рыбу редко поймаешь. И обещал посмотреть у себя: если найдет, даст нам свои закидушки.

Федя ушёл, и мы стали готовиться ко сну. Натаскали в палатки камыша и побежали к озеру мыться. Искупались и сразу словно воз с себя сбросили – стало легко и весело.

Солнце уже село за степью и вскоре совсем стемнело. Только на западе, там, где был Ростов, словно из-под земли бил в небо сильный свет, и это зарево освещало всю степь. А на восточной стороне было темно, мрачно, и только на небе, мерцая, горели крупные звёзды.

Мы с Юрой наломали немного сухих ивовых кореньев, набрали сухого помёта, разожгли костёр и уселись около огня. По ногам у меня из ранок текла кровь. Я стирал её, а она всё текла и текла.

– Это ничего, – сказал Юра. – Пиявки выпускают слюну, которая разжижает кровь. А в общем-то это полезно. Недаром в аптеке пиявка стоит пять копеек.

Топливо быстро догорело. Нас начали донимать комары, и пришлось лезть в палатку. В ней уютно пахло полынью, которой наш хозяйственный начальник завесил все углы. Наверно, он считал, что запах полыни будет отпугивать насекомых.

Я улёгся между Юрой и Борей. Над ухом тонко звенел комар, но сладкая дремота сразу охватила меня, и я начал засыпать. Вдруг чья-то рука протянула к моему лицу пузырёк.

– Возьми и намажься, – услышал я голос Бориса. – Ни один комар тогда к тебе не подлезет.

Я привстал и намазал снадобьем – это был диметилфталат – и руки и лицо. И верно, комары меня больше не беспокоили.

А за палаткой всё время слышались крик дергача и перекличка перепелов: «подь-полоть, подь-полоть».

– Ать-два, ать-два, – сказал сонным голосом Юра.

«Что такое он сказал?» – думал я сквозь сон.

Потом дергач начал кричать где-то около палатки, и я понял, как хорошо скопировал его Юра.

– Ать-два, ать-два! – кричал дергач, и под этот крик я заснул.

ГДЕ ЖЕ РЫБА?

Мы с Борей почти одновременно вскочили и огляделись: в отверстие палатки уже пробивался свет.

– Учёный секретарь!

Юра промычал что-то и повернулся на другой бок.

– Будет теперь спать до восьми часов, – проговорил Боря. – Вот уж никогда не брал бы с собой таких засонь на рыбалку.

В его голосе мне послышалось ворчание Серёги Лузина, закадычного моего уральского друга.

Серёга всегда вставал очень рано. Проснётся, заправит койку и начинает прибирать в квартире. По утрам я заставал его с мокрой тряпкой в руках. Он стирал пыль с окон, шкафов, телевизора и радиоприемника. Открыв мне дверь, Серёга прикладывал руку к губам: «Тише! Батя спит».

Поставит на плитку чайник, вскипятит чай, потом будит отца:

– Вставай, батя! Уже полседьмого…

Нет, все-таки хороший у меня друг!

Мы открыли палатку. Влажная свежесть охватила нас. Пахло водой и гниющими водорослями. В синем сумраке я различил у входа в палатку какой-то узелок. В нём были помидоры. Рядом лежали два коротких камышовых мотка, из которых торчали прочные прутья.

– А это что такое? – спросил я.

– Чаканки{3}, – ответил Борис, сматывая с одной длинную леску.

– Наверное, Федя принёс… Возьмись за конец, – и подал мне большой рыболовный крючок.

Мы распустили всю лесу. Она оказалась длинной, метров пятнадцать. Недалеко от крючка на особом поводке было привязано тяжёлое грузило. Я понял, что это донка.

– А почему донка называется чаканкой?

– Да потому, что удилище донки сделано из чакана, из камыша. А делается это потому, что чакан очень легок. Если рыба даже вырвет чаканку, то чаканка всё время будет всплывать вверх…

– А времени-то уже полпятого…

Мы пошли, оставляя за собой следы на росистой траве. Умылись, взяли удочки, червей и сбежали к озеру.

Над водой стлался белый туман. Дальние островки камыша, перерезанные у основания тонкой пеленой тумана, казалось, висели в воздухе. Где-то недалеко мерно крякал дергач. И снова послышалось, что коростель отсчитывает шаг: «ать-два, ать-два!» Вот раздалось знакомое мне по Уралу хриплое ваваканье перепела, ему через несколько минут ответила перепёлка: «подь-полоть, подь-полоть». Пел соловей, его передразнивала в камышах какая-то птичка, и, наконец, раздалось неожиданное: «ку-ку, ку-ку». Кукушка пожаловала в гости к этим озёрным жителям!

Тихо переговариваясь, мы наживили удочки и забросили.

Никогда не забыть мне часов ранней рыбалки! Немного холодит, ноги вымокли от росы, а ты, чуть подрагивая от утренней свежести, не отрываешь взгляда от поплавков, которые лежат неподвижно па сонной воде. Один из поплавков – гусиное перо, до половины окрашенное красной краской, вдруг зашевелится, потом идёт в сторону всё быстрее, быстрее, я подсекаю и тяну на себя. Огромная рыбина торчком выскакивает из воды, и в тот же момент удилище разгибается, и леса со свистом проносится над головой.