Ладога, Ладога... - [10]

Петя съежился и уснул.

…Когда он снова открыл глаза, как бы выплывая из тумана, то увидел, что лежит в большой брезентовой палатке на нарах, что в палатке находятся еще несколько раненых, а посередине горит печурка, и на ней греется большой медный чайник.

— Ну как, болит? — И заслонив все это, над ним склонились пушистые ресницы, пушистые серые волосы, крутой лоб.

— Нет, только в пальцах щекотка. — Он смотрел на нее, как на чудо. — А ты… вы кто здесь?

Она пожала плечами, удивленная этим вопросом, сказала деловито:

— Машину вашу вытащили, груз в целости, скоро за вами товарищи приедут.

— А кто… меня сюда дотащил?

Но она уже отвернулась, потому что два пожилых санитара внесли в палатку солдата на носилках.

Она легко двигалась по палатке, наливая раненым кипяток и раздавая сухари.

Петя неотрывно следил за ней: за статной фигурой, за поборотом головы, за пушистой прядью волос, прислушивался к ее голосу. Он уже ревновал ее к другим раненым и обмороженным. Он ожидал, что она уловит его взгляд и подойдет к нему. Но она ничего не замечала. И тогда, чтобы привлечь ее внимание, он громко застонал.

Она повернулась, склонилась над ним:

— Что такое? Что, плохо?

— Не уходите, — слабо сказал он.

Она присела на краешек нар.

— Дайте руку… Вот… хорошо. — Он с удовольствием взял ее руку, подержал. — Как вас зовут?

— Надежда.

Глядя ей в глаза, он сказал с ударением:

— Теперь мы знакомы.

— Таких знакомых у меня сто на день, — качнула головой она.

— А вы знаете, есть такой кинофильм «Сто мужчин и одна девушка»? Там самым главным оказался сто первый. — Ее близость точно лишила его разума. — Какие у вас волосы…

— Ну вот, — она резко выдернула руку и встала. — Был обмороженный как обмороженный, — в ее голосе звучало искреннее огорчение. Когда до палатки тащила, криком кричал. А теперь руками разговаривает…

Он приподнялся, заморгав:

— Так это вы меня… отрыли?

— Знала бы, не отрывала.

Другие раненые, повернувшись, насмешливо смотрели на Петю.

— Хотите или нет, — не сразу проговорил он, — а вы для меня теперь не посторонний человек.

— Не хочу! — И она круто повернулась, чтобы идти…

Но тут дверь палатки распахнулась и вместе с облаком пара с мороза вошли старшина Чумаков и Барочкин.

— Здрасьте, контуженые, и обмороженные! — с порога громогласно поздоровался Барочкин — он был весело возбужден.

— Хорош! — Чумаков смотрел на Петю неодобрительно. — Почаще спи за рулем — на том свете проснешься. Теперь неделю будет как фон-барон вылеживаться! Паек даром получать!

Петя виновато отвел глаза. Чумаков обернулся к Надежде:

— Может, вы его у себя оставите?

— Нет уж, забирайте.

Генерал сказал в трубку прямого провода:

— Начинаем переправу!

— Лед надежен?

— Промерили по всей трассе.

— Смотрите, не утопите ни одного. Они нам нужны за Ладогой все!

Генерал кивнул:

— Понимаю, товарищ член Военного Совета!

Короткий взмах флажка, и тяжелый танк, грохоча по настилу, ползком спустился с западного берега Ладоги на лед, таща за собой на огромных санях-волокушах башню с пушкой. Танкисты в шлемах, высунувшись из обезглавленного танка, зорко осматривали лед. Танк шел, оставляя ребристые гусеничные колеи. За ним с большим интервалом спустился на лед другой, но не вслед, а рядом — по новому пути. Танки один за другим сползали на озеро, двигались на восток медленной бесконечной вереницей.

Шоферы, привлеченные гулом, останавливали свои полуторки посреди озера, смотрели, как ползут в стороне от автомобильных ниток могучие броневые громады. Переговаривались:

— Куда ж они из Питера-то уходят?

— Там им развернуться негде. А за Ладогой — простор.

Танки, грохоча, ползли на восток, а навстречу им ехали полуторки с мукой для голодного Ленинграда,

Старенькая полуторка остановилась на заваленной снегом ленинградской улице перед старым домом с заледенелыми окнами.

Правил полуторкой Коля Барочкин.

Дверь квартиры была не закрыта, он вошел в коридор — там было почти так же холодно, как на улице. Из угловой комнаты доносился громкий стук. Барочкин приоткрыл дверь. Посреди комнаты в пальто и теплом платке стояла беленькая Лиля и неумело рубила топором на дрова кусок забора.

— Можно?! — громко спросил он.

Она услышала, обернулась, и Коля увидел, как она похудела.

— Вам с Ладоги привет, от Пети.

— Здравствуйте, — она узнала его и обрадовалась.

— Коля Барочкин, — напомнил он. — Гостинец вам велели передать. — Он протянул ей узелок.

— Что это?

— Мука… правда, с землей пополам. Возим, ну и на досках кузова остается. Петя веничком смел. Вы просейте и… земля — она безвредная.

— Ага, — Лиля прижала узелок к груди. — Спасибо… спасибо.

— Топливо по заборной книжке получили? — Он взял у нее топор и стал колоть.

А она смотрела па него и улыбалась.

— Ну, как он… как вы там?

— Как белые медведи, — отвечал он. — Кругом лед, а мы. не мерзнем. Хлеб возим, баранкой закусываем, — и он как бы покрутил руль. — А Петя молодцом…

Она развеселилась.

— Писем ему от родителей не было?

Она огорченно покачала головой.

— А вы как?

— Да так вот… — И лицо ее стало пасмурным.

— Мама где?

— Мама на дежурстве в типографии, а Геннадий Трофимович на завод перебрался жить. Жену его, тетю Дусю, снарядом убило. Пошла на Фонтанку за водой и…