Ладан и слёзы - [34]

— Неужели ты думаешь, что я буду водить тебя за нос? Мой брат разговаривал с фельдфебелем, и тот три раза повторил: «В Бейлоке, в Гент, в Бейлоке».

Ну, коли так, значит, все верно. Я уставился на рыжий хвост лошади. Неужели эта кляча не может бежать быстрее! Спустив ноги, я заболтал ими в воздухе — такое ощущение, будто у меня вообще нет ног. Конечно, было бы еще лучше, если бы сейчас рядышком сидела Вера и мы вместе весело болтали ногами. Бедная Вера… Надеюсь, она не умрет, ох, только бы она была жива! Это мое единственное желание. Но если она все же умрет, ее причислят к лику святых. Она ведь мученица, а все мученицы после смерти становятся святыми, некоторые, правда, блаженными, но большинство — святыми. И все станут называть ее святой Верой, замученной немцами, ее мучители будут вымаливать у нее заступничество и покровительство и ставить свечи, чтобы заручиться ее благоволением.

Так я фантазировал. Вера еще не умерла, а я уже представлял ее святой великомученицей со светлым нимбом вокруг головы. Нет-нет, пусть лучше она не будет святой, пусть останется живой Верой.

Внезапно Юл передал мне вожжи. Захотел свернуть самокрутку, сказал он и прибавил, что я легко справлюсь с этим делом, это вовсе не трудно. И он объяснил, что надо лишь крепко держать поводья, свободно пропустив их между пальцами. Я все сделал, как он велел, и все пошло как по маслу. Это было прекрасно. Единственное, чего мне сейчас не хватало, — это кнута. Но его Юл не отдал. Невозможно было погонять нашу старую бестолковую клячу, ее страшно было пальцем тронуть. Да я и не собирался ее стегать, я ведь не люблю мучить животных, — только щелкнул бы кнутом в воздухе над ее тощим задом.

Мимо нас с оглушительным грохотом проехала немецкая танковая колонна. Поднялось густое облако пыли — словно смерч перед бурей. Мы сразу ослепли. Я почувствовал, как наша кляча рванула поводья, и с ужасом увидел, что она испуганно прянула в сторону. Сейчас лошадь понесет и вдребезги разобьет фургон об одно из деревьев, растущих вдоль дороги. Я в панике что есть сил натянул вожжи. К моему огромному удивлению, старая кляча сама остановилась. Юл засмеялся, поняв, что произошло.

— Эх, ты, молокосос. Тебе еще учиться и учиться надо, — сказал он и отобрал у меня вожжи.

Я вздохнул с облегчением.

Уже вечерело, когда мы добрались до Гента.

Вечер в городе показался мне похожим на жуткий кошмар: длинные тени-щупальца тянулись над крышами домов, вцеплялись в волосы людей.

Я шел вдоль широкой канавы со зловонной сточной водой, что-то вроде канала, который здешние жители называли Лейе. Но я знал, настоящая Лейе выглядит совсем по-другому, пусть не морочат мне голову, я же видел эту реку собственными глазами в то утро, когда нас схватили эти бешеные собаки.

Юл велел мне все время идти по берегу реки. Тогда я скоренько доберусь до Бейлоке. И он проворно, ловко, точно фокусник, щелкнул пальцами, поймав в воздухе монетку, и всунул ее мне в руку, чтобы я купил себе анисовых лепешек.

Но я не мог бы их купить, даже если б мои карманы были полны звонких монет, ведь я и понятия не имел, что такое анисовые лепешки. Может, это какие-то заморские цветы или фрукты? Если идешь навестить больного, полагается нести цветы или фрукты.

Я огляделся, нет ли поблизости цветочного магазина, — ничего подобного. Большинство магазинов вообще было закрыто, а на дверях или ставнях висело объявление: «Продано». И все же кое-где попадались лавки, которые еще торговали, например булочная на площади. Как я ни торопился, все же на минутку остановился поглядеть на людей, выстроившихся в длинную очередь перед дверью булочной. Ну и картина! Я с изумлением смотрел на мужчин и женщин, которые пускали в ход кулаки и локти, чтобы пробиться вперед. И чем ближе к двери — тем ожесточенней становилась схватка. Они дрались за хлеб, точно дикие звери. Вот уж этого я никак не мог понять. Зачем драться из-за краюшки хлеба? Или, может, здесь его дают бесплатно? Но и это тоже не причина, чтобы сбивать друг друга с ног.

Я двинулся дальше по краю вонючего болота, которое здесь именуют Лейе. Вечер зеленой плесенью опустился на воду. Я спросил тряпичника — вооружившись длинной палкой с крючком, он рылся в мусорном баке, — как пройти к Бейлоке.

— К Бейлоке? Да она у тебя под носом.

И он указал на ворота с противоположной стороны улицы.

Я поблагодарил его за оказанную мне услугу, но он громко расхохотался, услышав эти высокопарные слова, и с громким стуком захлопнул крышку мусорного бака.

Я вошел в ворота и очутился в прохладной сводчатой галерее. Было очень тихо, казалось, стены здесь не из камня, а из тишины. В конце полутемной галереи светилось таинственное окошечко, словно освещенный газетный киоск. Умирая от робости и любопытства, я направился прямо туда и вдруг оказался в небольшом холле с двумя высокими декоративными пальмами и скамейками вдоль стен. Какая-то дверь была открыта, и, заглянув туда, я увидел белоснежный чепец. Я вспомнил белую юфрау, сейчас она казалась мне существом, оставшимся в далекой стране, за высокими снежными горами, где я побывал однажды то ли во сне, то ли наяву. Итак, снова передо мной белая юфрау. На душе стало тепло.