Лаборатория понятий. Перевод и языки политики в России XVIII века - [28]

Заключающая сборник статья Е. Бородиной и М. Тисье показывает, как знание (или, наоборот, незнание) законов может становиться инструментом власти. Екатерина II была противницей публикации судебных решений, поскольку, как она считала, такие публикации открывали путь к интерпретации законов, а значит, по ее мнению, ставили под вопрос их незыблемость. Тем не менее такие издания появлялись в России в царствование Екатерины. Авторы анализируют серию книг под общим заглавием «Театр судоведения», опубликованную в 1790‐х годах дворянином Василием Васильевичем Новиковым. Новиков пользовался для этого французским изданием, в котором описывались «causes célèbres» (известные судебные дела), подготовленным адвокатом Франсуа Рише, а оно, в свою очередь, во многом было основано на изданной ранее серии Франсуа Гайо де Питаваля. Однако русский компилятор заимствовал тексты и из других книг — например, из сочинений Вольтера или из книги Джона Говарда, изданной по-английски и во французском переводе: из нее Новиков выбрал тексты о состоянии тюрем в Англии и сопроводил их своим вводным словом, акцентируя внимание на значении для России правильной организации тюрем. Интересно, что этот переводчик, как правило, не воспроизводил с большой точностью текст источника, а довольно вольно пересказывал его, что ставит вопрос о статусе этого издания, находящегося на полпути от перевода к оригинальному сочинению, и хорошо иллюстрирует наш тезис о переводе как самостоятельном произведении. Творчество компилятора выразилось не только в том, что он несколько вольно переводил первоисточник, убирая одни элементы и оставляя другие, но и в самом выборе казусов, которые он решил представить российскому читателю. Выбор этот объясняется, конечно, помимо вкусов компилятора, политическим контекстом России того времени: Новиков, как правило, не случайно не воспроизводил «политические» дела, а обращал внимание на процессуальные элементы, ведь русское издание выходило уже в 1790‐х годах, после начала революции во Франции, и издатели существовали в новой атмосфере, когда надзор за книгопечатанием осуществлялся гораздо пристальнее, чем раньше.

*

Несмотря на различные сюжеты и разные научные подходы к изучению перевода, все исследования, представленные в этой книге, объединены осознанием значимости переводческой деятельности для развития русской культуры XVIII века. Изучение культурного перевода, особенностей переводческих практик, социальной истории перевода, истории перевода политических понятий ставит важные вопросы перед историками, философами, филологами и культурологами, открывает перед исследователями новые перспективы в изучении интеллектуальной истории, которые позволяют понять, как человек прошлого осмыслял общество, каким образом разные культуры взаимодействовали в процессе обмена идеями и как формировались новые представления и практики, определявшие историческое развитие русской культуры в Новое время. Во всех текстах этой книги ясно выражены две тенденции: во-первых, понимание общности и взаимосвязи языковых и культурных процессов в Западной Европе и России в эпоху становления модерного общества, во-вторых, широкое понимание перевода как творческого акта, в результате которого переводчик самостоятельно конструирует эквиваленты концептов и лексем переводимого текста, ориентируясь на потребности и смыслы принимающей культуры, и тем самым изобретает новые понятия. Изучение перевода и трансфера идей и понятий позволяет нам вскрыть не всегда очевидные глубинные процессы, происходившие в русской культуре XVIII века, открывая новые пути для понимания прошлого.

I. Перенос и перевод политических понятий

Ингрид Ширле ПОНЯТИЯ «НАРОД» И «НАЦИЯ» В РУССКИХ ПЕРЕВОДАХ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII ВЕКА [188]

Каждый язык в основе своей есть нечто транснациональное.

Г. Курциус, 1862[189]

Переводы играют особенно важную роль при формировании общественно-политических понятий. Райнхарт Козеллек, один из «отцов-основателей» германской истории понятий, назвал переводы «коммутационными узлами в процессе формирования понятий», указав на общеевропейский контекст основных понятий — прежде всего философских и общественно-политических[190].

В переводах осуществляется трансфер дискурсов и понятий из одного контекста в другой. В ходе этого процесса сталкиваются зафиксированные в понятиях различные опыты, накопленные отдельными сообществами, свидетельством чему могут служить трудности при переводе: для ранней фазы рецепции новых понятий характерно многообразие устойчивых лексических вариантов их передачи. Понятия высвечивают специфический опыт, который при переносе в другие контексты может быть передан лишь условно и никогда — полностью. Зачастую в другом языке удается найти функциональный эквивалент не для понятия во всей его полноте, а только для отдельных составляющих его значения. Не любой опыт, артикулированный средствами языка и облеченный в понятие, может быть воспроизведен при переводе. Кроме того, принимающий язык при передаче переводного понятия своими средствами добавляет к нему еще и другие, специфические для этого языка значения. Уже давно Райнхарт Козеллек обратил внимание на проблему мнимых переводных эквивалентов в других языках