Лабиринт - [42]

На мгновение Мэтт отстранился, окидывая взглядом открывшуюся ему картину. Мэри — полуобнаженная, с отведенными назад руками, в приспущенном лифчике; эти закатившиеся глаза, открытый в беззвучном стоне ротик, этот дерзкий сосок, упирающийся в голубое кружево, — никогда и никого он не держал в руках с ощущением вселенского господства. Эта маленькая девушка, не играя и не притворяясь, завладела его разумом, разбудила чувства, долгое время дремавшие, не востребованные в мире, где в соблазнение играют на равных. Его мужское эго возопило, держа в руках полуобнаженную красавицу инстинктом завоевателя, охотника, хозяина и покровителя. Он получил то, что хотел. Добыл. Догнал. Забрал себе и сейчас овладеет окончательно.

— Мэри! Моя Мэри!

Его хриплый голос заставил ее вынырнуть на поверхность чувственной нирваны, в которую Мэри повергли руки и губы Мэтта.

Она, наконец, услышала его. Моя Мэри. Он сказал «моя Мэри». О, Боже, он и не представляет, насколько сейчас она его. Ушла неловкость. Ушли недоговоренности и сомнения. Ушел страх скорого и неизбежного расставания. В эти мгновения, в эти сладкие минуты принадлежности этому мужчине, состоящие из волнительных секунд, она была его. Его Мэри не принадлежала себе, она и думать забыла о том, что где-то существует одна. Одной она больше никогда не будет. И пусть этому «никогда» не суждено стать «навсегда», для нее все решатся здесь и сейчас. А для него? С трудом разлепив глаза, Мэри уставилась на склонившегося над ней мужчину, ища в его лице подтверждение своих надежд, и немедленно его получила. Мэтт буквально заклеймил ее взглядом. Легче облака она себя чувствовала, глубже океана, шире моря и выше самых высоких гор. Под взглядом Мэтта Мэри чувствовала себя важной. Чьей-то. Его.

Еще мгновение, и он взял бы ее прямо там у лестницы. Последним усилием воли Мэтт подхватил девушку на руки и в мгновение ока пересек те несколько метров, что отделяли их от кровати.

Сев на ее край, к удивлению Мэри, он поставил ей перед собой и принялся раздевать. Медленно, серьезно, со знанием дела. Явно сдерживаясь. Сначала высвободил ее из свитера, затем заставил поднять ногу, снимая сапоги — один, второй. Потом были носки, под которыми скрывались лишенные педикюра пальчики с аккуратно подстриженными ногтями. Затем пришел черед ее брюк, пуговицы и молнии, и вот, наконец, штанины одна за другой сползают с ног и она переступает через них в сторону. Будучи неопытной, не развращенной, девственной, своей женской сутью Мэри понимала, как тяжело давалась Мэтту эта сдержанность. Представить, что он может наброситься на нее, было невозможно, однако, дрожь в пальцах, сосредоточенный взгляд на предметах одежды, которые Мэтт снимал с нее один за другим, сжатые в одну линию прямые губы доказывали, что она на волосок от…

Невозможно забыть, как он смотрел на нее, когда она осталась перед ним в одном лифчике и трусиках. Простенький комплект из голубого кружева, купленный в сетевом магазине, служил именно тем, чем должен был — нижним бельем. Никакой другой функциональной и смысловой нагрузки он в себе не нес и совершенно не подходил для соблазнения человека, сидящего на кровати на вершине мира, под чьими окнами раскинулся светящийся мириадами огней ночной мегаполис. В свете, льющемся из вмонтированных в основания стен ламп, голубой цвет комплекта только подчеркивал бледность кожи Мэри, что по ее мнению смотрелось вовсе не сексуально. Но только не в глазах Мэтта.

Непорочная красота девушки выбила из него последний дух.

— Совершенство, — сказал он на выходе. Под его взглядом Мэри именно так себя и чувствовала.

Заведя руки за спину, она сама и без стеснения сняла с себя лифчик и не глядя отбросила в сторону. Мэтт с силой вцепился в край кровати, боясь, что на этот раз инстинкты его подведут. Когда Мэри взялась за трусики, он тяжело сглотнул, и как бы ни хотелось сделать это самому, позволил девушке освободиться от последнего предмета одежды без его помощи.

Его Мэри. Его девочка. Мягкие белые локоны красиво лежали на невысокой груди, немного не доходя до ее вершинок. Узкая талия и плоский живот с изящной дырочкой пупка переходили в мягкие бедра с трогательно выпирающими тазовыми костями. А дальше никаких тебе бразильских полосок, интимных стрижек и прочей ерунды, что, по распространенному женскому мнению, должно заводить мужчин. Его заводил небольшой светлый пушок у основания ног Мэри, который под его взглядом она едва не прикрыла ладонями, положив их на низ живота.

— Не прячься от меня. Не надо.

Как же жалостливо прозвучала эта просьба. Мэри вскинула на мужчину удивленный взгляд, и немедленно краска залила все ее тело, от шеи до розовых пальчиков на ногах. Неужели возможно ощущать, что тебя раздевают взглядом, когда ты уже раздета. Мэтт любовался ею, по-настоящему любовался, и Мэри чувствовала на себе взгляд затуманенных от желания, ласкающих серых глаз, желая, чтобы на их месте оказались его руки. Именно потому, что она уже знала, как будет ощущать себя в них, она с легкостью шагнула в его объятия.

Да! Его широкие теплые ладони на ее сведенных лопатках. Его язык на зудящих сосках. Его шелковый галстук холодит живот. Мэтт расположил ее между своих ног, вжал в себя, обездвижил. Как тогда в машине. Ей нравится подчиняться. Нравится, чтобы он вел. Пусть будет так, как он скажет хотя бы в эти первые минуты.