Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987) - [168]

Я, разумеется, в восхищении от того, что т. Г. М. Марков получил вторую звезду Героя Социалист. Труда. Полагаю, что он вполне заслужил ее.

_____________________

Читаю сб. «Ленинградская Панорама». Это мучительно тяжелая операция: шрифт недостаточно для меня черен, боль и резь в глазах начинаются после двух абзацев. Однако я прочла Мандрыкину (куски Ахматовской прозы)[757]; «Мистерию 9 января» Мандельштама[758] и «Лики слова» Д. С. Лихачева. Конечно, это радость, что Мандрыкина одаряет нас кусочками, цитатками из Ахматовской прозы, но жаль, что всего лишь кусочками. Собственные же ее соображения либо тривиальны, либо ложны — напр., конец, что, мол, Ахматовские блокноты показывают, как сильно А. А. интересовалась общественной жизнью. Вот открытие! А стихи — не показывают? И еще: они печатают отрывок под заглавием «Будка», а это не заглавие, а пометка: то место, где отрывок был написан (Комарово). Д. С. <Лихачев>, как всегда, интересен и полновесен и говорит о важном, но неужели он действительно принимает всерьез Вознесенского и Эйдельмана? Первый бездарен, а второй не владеет русским языком. Я пробовала было читать книжку о Лунине (я его люблю и немного знаю), но бросила, потому что язык, на котором изъясняется Эйдельман, несносен.

Книгу Гранина о Блокаде я не читала и не видела. Я сейчас вынуждена весьма и весьма ограничить себя в чтении. Люша говорит, что хотя там многого нет, но многое есть. (Думаю, две темы: блокада и лагерь — не допускают недомолвок. А впрочем, не смею решать.)

_____________________

Тому, что Вы не повесили трубку в разговоре с Александрой Иосифовной, я от души рада. Я ведь очень ее жалею и себя тоже, но в моей ситуации иначе нельзя было.

_____________________

Вы пишете о странном молчании Давида Самойловича. Оно действительно странно и нехорошо. Давид Самойлович, с которым мы переписываемся годами и виделись каждый раз, как он приезжал в Москву, — теперь не пишет, а приезжая — не звонит. Я думаю, вызвано это не тем, что его отношение к Вам или ко мне переменилось. Тут дело хуже: он, по-моему, переживает тяжелый душевный кризис. Да и физический. Он не может примириться с новым своим возрастом и ограничениями, которые накладывает на него болезнь, возраст, и, главное — к плодам весьма легкомысленно прожитой жизни. Он не хочет отстать ни от вина, ни от курения, ни от многолюдства. Семья огромная и вся в разброде; денег нужны многие тысячи; необходимо выступать, халтурить на телевидении; он привык к успеху, к лести, к сутолоке вокруг, а сил на все это уже нету, и, главное, он уже не может сказать:

Но зато квартет для скрипки

              И альта.[759]

Он это сознает, терзается, капризничает, небрежничает, понимает, что закрутился, а переменить «образ жизни» не в силах.

_____________________

Алексей Иванович, не вспомните ли Вы, в каком году после блокады Вы оказали мне гостеприимство — на Знаменской, напротив рынка, неподалеку от дома, где жила Т. Гр.? Думаю, это было в 44 г. Приютили меня тогда Вы, Александра Васильевна и Александра Ивановна. В той же квартире жила некая особа, которую Вы сокращенно именовали (за глаза) Хипой… Припомните-ка и напишите, а то у меня с хронологией — schwach![760]

PS. Непременно напишите, как дела с Вашими 4-мя томами?

556. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

2.XII.84.

Дорогая Лидочка!

Начну с вопроса о Вашем посещении Ленинграда во время войны. Александра Ивановна, которая больна и не могла сразу этим заняться, установила (по фотографии, Вами ей подаренной), что Вы гостили у нас в июле 1944 года. Меня в Ленинграде не было, я жил и работал в Москве. Мама была больна, лежала в больнице. Вы жили в моей комнате, выходившей окнами на Знаменскую. Между прочим, дом, где мы жили, не «напротив рынка». Рынок на Бассейной (Некрасовской), минутах в 5-ти ходьбы; дальше, чем от нас до Тамары Григорьевны.

Все, что Вы пишете о Музее Чуковского, — фантасмагорично. Только спасительное время помогает несколько смириться с мыслью, что музея, может быть, и не будет.

Но — дай Бог — будет!

_____________________

О своих делах я стараюсь не думать и не говорить. Написал Пастухову, ответа не получил. Боюсь, что книга тем временем печатается в ополовиненном виде. Я запретил, но что я смогу сделать после выхода IV тома?! Судиться? Погрозил, что буду, но хватит ли на это сил и охоты.

Может быть, напишу Романову, бывшему секретарю нашего Обкома. Тоже силы нужны. И охота.

«Ленинградскую панораму» я не читал, хотя и ленинградская. Несколько месяцев не был в книжной лавке. Одичал бы, если бы не то Высокое, что всегда, во всех жизненных переделках поддерживало и спасало меня.

_____________________

О Вознесенском. Лет 10 назад он приезжал ко мне (в Комарове) «знакомиться». И показался — честно говоря — дурак дураком. Удивляет меня отношение к нему Бориса Леонидовича. Если верить самому Вознесенскому, он был любимейшим учеником Пастернака. К сожалению, учитель не научил его элементарной грамотности.

О Самойлове читать было грустно.

557. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

25 декабря 1984.

Дорогой Алексей Иванович.

Пишу Вам 25/XII декабря, накануне надвигающегося неотвратимо, как оглобля, Нового Года.