Квинтэссенция поддержания жизни - [26]

Парню стало противно. Он отцепил от себя женщину и скорчил тонкие губы в презрительной усмешке, смотря прямо ей в глаза.

- Перестать притворяться. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Похлопал тебе за твои внушительные умения в актёрском мастерстве? Дал медаль за многолетнюю практику? - глаза оставались такими же ледяными во время речи, но где-то глубоко в них таились следы невысказанных обид.

Женщина, широко раскрыв глаза, из которых вот-вот покатится новая порция горючих слёз, тихо прошептала лишь одно слово: "Радмир!". Это был знак к тому, чтобы он остановился и прекратил бить в больное своей матери, но ему было плевать.

"Почему если она может делать мне больно, своему сыну, я не могу отвечать тем же ей?" - гнусные мысли крутились в голове и слова вылетали необдуманно и непроизвольно, слишком много обид накопилось, слишком долго он копил всё это в себе, не имея возможности высказать это в лицо. Снова слишком много "слишком".

- Мне не нужна твоя дешёвая материнская любовь, - от этих жёстких слов Алиса дёрнулась, как от сильной пощечины. Взглянув на отца, парень понял, что теперь он уже не играет пьесу под названием "безразличие", он просто стоит и в шоке смотрит на сына.

Мать затряслась и опустилась на Землю, закрывая лицо руками и снова безутешно рыдая. Радмир не выдержал и крикнул:

- Заткнись же! Прекрати это убогое представление!

Отец подошёл к нему и занёс руку, словно для удара. Шамперов-младший не сдвинулся с места, только стоял и глазами, в которых не было ни капли страха, неотрывно смотрел на мужчину.

- Давай же! Бей! - рука так и зависла в воздухе, а потом опустилась, - о! Неужели пожалел? Надо же, я и не знал, что ты умеешь испытывать такое чувство. Ты много раз делал это, сделаешь и ещё раз. Что тебе мешает? Совесть? Нежданно-негаданно объявилась она, я уже думал, так и не появиться никогда, - он откровенно издевался и лез на рожон, да, так и было. Но сейчас ему хотелось выговориться, сказать всё, что он думает о родителях, лживой любви матери, бесполезных оправданиях отца и обо всей ситуации в целом.

Отец опустил голову и парень впервые увидел, как тот плачет. Да, именно плачет. По морщинистой щеке потекла слеза, а потом растворилась в воротнике рубашки. Радмир, смотря на эту картину, хрипло рассмеялся, хотя ему было совсем не смешно. Но он всё равно бил, сильнее, чем должен был, но не останавливался. Зачем? Терять ему всё равно нечего.

- Что, плохо, да? Больно, когда тебя ненавидит человек, которого ты считал родным? А хотя, о чём я это говорю? Я же никогда не был для тебя родным. Кто был для тебя родным? Ребёнок от той стервы, которую ты планировал сделать своей женой? Ребёнок, ради которого при возвращении в "трезвую" жизнь ты отвернулся от меня и своей глупой, ручной собачки, коей является моя мать? - она всхлипнула, но промолчала, будто признавая его правоту. Радмир на это лишь усмехнулся, - ребёнок, который оказался даже не твоим? Знаешь, а я ведь даже благодарен той молодой шмаре. Она открыла мне глаза на то, что ты не только последняя, жестокая мразь, но и отпетый кобель.

Зрение Владимира заслонила беспросветная, красная, густая пелена и теперь он тоже не понимал, что говорит. Он был зол, но не потому, что какой-то там "сопливый мальчишка" оскорбляет его, а потому, что это ему говорил его собственный сын, хоть и был отчасти прав.

- Замолчи, сейчас же! - Радмир расхохотался и скрестил руки на груди, продолжая смотреть на отца потешающимся взглядом.

- Что, нервы сдали, папочка? - он уже правда не контролировал себя. Глаза блестели, то ли от слёз, а может быть, эта была просто капля безумия. Впервые за долгое время он разговаривал с отцом, не боясь его, морально не подчиняясь ему. Свободно, презрительно, как со многими в его обществе. Он усердно отгонял от себя мысли о том, что этот человек - его отец, а не обычный мажор, как он сам.

Лицо мужчины покраснело от злости и он шумно выдохнув, выдал гневную тираду:

- Говори что хочешь, урод! - как только из его уст вылетело последнее слово, ухмылка сползла с лица Радмира. Теперь он, с потерянным выражением смотрел на отца, который даже и не думал останавливаться. Алиса растерянно смотрела на бывшего-но-скоро-уже-опять-нынешнего-мужа, открывала и закрывала рот, словно рыба, но ничего не говорила, - ты можешь закатывать свои глупые, детские истерики сколько хочешь, капризничать, как чёртов беспокойный ребёнок, но тебя никто не станет успокаивать. Несмотря на все твои слова, мы с твоей мамой снова будем вместе, хочешь ты этого или нет! Мы сожжём к чертям все вещи и мебель из той комнаты и превратим её в очередную кладовку. Если ты хочешь, ты можешь идти. Вали, тебя никто не держит! - Владимир орал на парня, который всё так же стоял на месте и не двигался, словно статуя, - думаешь, нам с мамой нужен какой-то избалованный взрослый парень, который корчит из "не знаю, что"? Нет! У нас появиться ещё один ребёнок, и он уже точно будет лучше тебя. Боже, да любой ребёнок будет лучше тебя! Я больше не хочу, и не буду называть тебя своим сыном! Хочешь, оставайся, - он полу-безумно хохотнул, - конечно же, ты останешься. Тебе некуда идти! Ты даже зарабатывать деньги не умеешь, только тратить то, над чем всю жизнь корпел твой дед! Жалкий, безмозглый щенок!