Квантовая теория недопоцелуев - [43]

– Разберитесь с ними.

Это не совсем честно. Мама – кистевой хирург, а папа – врач скорой. Не думаю, что эта ситуация попадает в их сферу профессиональных компетенций.

В фойе я хватаю с вешалки наши с Эви куртки и поворачиваюсь к лестнице. Лео стоит у меня за спиной.

– Нет, – рычу я на него, потом останавливаюсь. Если я буду спорить, он останется со мной. А кем бы он ни был для Эви, ему сейчас тут не место. – Она могла пойти в Ньютон. Давай ты проверишь там?

Он выглядит потрясенным, и это хорошо, ведь, значит, он не поймет, что я собираюсь пойти в противоположном направлении.

– Может, мне взять ее куртку? – спрашивает он и тянется за ней.

Я мотаю головой.

– Если она пошла в Ньютон, то ты не успеешь перехватить ее на улице. Я оставлю куртку у себя, а то вдруг Эви в другом месте.

Когда Лео уходит, я иду к лестнице. На пятом этаже есть терраса вокруг бассейна, который открывают летом. У Эви много страхов, но вот высота ее никогда не пугала. Наоборот, когда у нее стресс, она стремится забраться повыше. Она говорит, что это не странно, потому что высота противоположна тесным пространствам, от которых она в ужасе.

Я открываю дверь на террасу и вижу, что она именно там, где я и думал: тело прижато к ограде, руки вцепились в перила, и волосы развеваются по ветру.

ЭВИ

Позади меня открывается дверь, и я понимаю, что это Калеб, еще до того, как он говорит:

– Мне ведь не нужно напоминать тебе про гравитационную постоянную?

Он подходит ко мне сзади и распахивает мою куртку. Я натягиваю ее.

– Это ведь неправильно – мечтать быть сиротой? – спрашиваю я. – Ни при каких обстоятельствах?

Я люблю родителей, но я в ужасе от целой жизни, состоящей из Дней благодарения, во время которых постоянно будут оценивать мои шансы на нервный срыв.

Я поворачиваюсь к Калебу и говорю:

– Когда мы вырастем, я хочу все праздники проводить с твоей семьей.

– Мне нравится твой план.

Я склоняю голову ему на плечо и начинаю медленно дышать диафрагмой, считая удары сердца.

– Где Лео? – спрашиваю я, пусть мне и легче оттого, что его здесь нет. Не хочу объяснять поведение моих родителей, говорить о прошлых проблемах и слушать, как он говорит о своих чувствах, в то время как я пытаюсь разобраться в своих.

– Я сказал ему, что ты могла пойти в Ньютон и что ему стоит поискать тебя там.

Я поднимаю взгляд на Калеба.

– Ты знал, что я не пойду в Ньютон.

– Знал, – говорит он очень тихо. – Ты злишься? Он тебе нужен? – В его голосе слышится уязвимость.

Я нахожу его руку и сплетаю наши пальцы.

– Нет. Наверное, надо побыстрее ему написать. Он будет волноваться.

Но я не двигаюсь с места, и Калеб тоже. Быть с ним – легко до нелепости. Его почти невозможно разочаровать или разозлить, и он постоянно считывает состояние всех вокруг, проверяя, все ли в порядке. Вот интересно, он вообще от этого устает?

– Ты знаешь, что она не права, – говорит Калеб после паузы.

– В каком плане?

– Что ты якобы не справишься. Что математика того не стоит. Что травма от фиаско тебя сломает. Может, и насчет твоего отца тоже. Не знаю.

– Он иногда завидует. Его работа – в приращениях. Он находит способы поступать эффективнее. Иногда красивее. Но то, что мы с тобой сделали вместе… Это куда интереснее, чем все, что он когда-либо сделает.

– А с ней-то что такое? Это болезнь, как в «Волшебнике Страны Оз»?

Я тупо смотрю на Калеба.

– Ну, ты же знаешь, – он приподнимает уголки губ. – Книжка про Жевунов.

Я усмехаюсь:

– Ты пытаешься меня рассмешить.

Он широко распахивает глаза.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Я пытаюсь вести серьезную беседу о приличествующем диагнозе для твоей матери.

– Это тебе не синдром Мюнхгаузена. Она не хочет, чтобы я болела. Ей страшно. И если честно, не зря.

Мама наблюдала все, что я переживала, и никогда не сможет увидеть меня здоровой. Что заставляет меня задуматься о Лео. Он явно не в восторге от новых чернушных подробностей о срывах своей девушки.

– Как ты это делаешь? – спрашиваю я Калеба.

– Что?

– Ведешь себя со мной как с нормальной. Вы с Бекс оба, но она никогда не видела меня в полном раздрае.

Он опирается о перила и кладет подбородок на руки.

– Вряд ли я вижу тебя как нормальную, Эви, – говорит он, смотря на кампус.

Это больно, как от настоящего удара, – куда больнее, чем все мамины слова внизу. Вера Калеба в меня – это моя основа.

– Ты – это грозы, и сверхновые звезды, и четырехлистный клевер, и джекпот. Нормальность – это шаг назад.

Все эмоции, которые я сдерживала, выливаются наружу, и я начинаю всхлипывать. Не рыдать, просто икать и хватать ртом воздух. Калеб обнимает меня, я прижимаюсь к нему, но не могу успокоиться – и я позволяю себе плакать, пока слезы не кончаются. И даже тогда я долгое время стою в молчании. Он не двигается с места, ничего не требует, не ждет объяснений.

Его куртка промокла насквозь.

– Хорошо, что ты одет для непогоды.

Только тогда он касается ладонями моего лица и заставляет посмотреть на него.

– Все хорошо?

Я смотрю ему в глаза и говорю самые правдивые слова на свете:

– Если и да, то это благодаря тебе.

Поизучав немного мое лицо, Калеб целует меня в лоб и вытаскивает из кармана старую бумажную салфетку, а я вытираю ею лицо.