Квадратный корень из лета - [46]

Я в третий раз написала список всех временных тоннелей, но сейчас я признала то, что случилось на самом деле.

1. В комнате Грея, когда я оказалась наедине с Джейсоном впервые после того, как он меня бросил.

2. Возле «Книжного амбара», когда я зашла туда впервые после смерти Грея.

3. В кресле Грея, когда я свалилась с велосипеда: мне было больно и очень не хватало деда.

4. В библиотеке, когда я увидела запись в дневнике Грея о моих отношениях с Джейсоном. Дед назвал это любовью.

5. На пляже, когда Джейсон говорил со всеми, кроме меня, будто я не существую.

6. С Джейсоном, когда я решила, что он никогда меня не любил.

7. На канале, после ссоры с Соф.

И…

8. В саду, когда я солгала Томасу, сказав, что еще не влюблялась.

Как же я раньше не сообразила! Вельтшмерцианово исключение! Weltschmerz по-немецки – меланхолия, а еще это слово часто переводится как «мировая скорбь».

На простейшем уровне тоннели – это машины времени, работающие на темной материи и отрицательной энергии. А что может быть мрачнее разбитого сердца? Отсюда теория: двойной удар из-за Джейсона и Грея потряс меня настолько, что время сломалось и правила перестали действовать.

Каждый раз тоннель во времени открывался, когда мне было грустно, или я злилась, или скорбела, или переживала потерю. Или лгала.

Вот в чем заключается принцип Готти Г. Оппенгеймер. Частицы, фракталы и дневники Грея ни при чем. Все дело во мне и моем поведении в тот день, когда умер Грей. Я плохой человек. А временнóй тоннель, в котором я застряла, – мое наказание.

Хотелось опустить голову на все эти дневники и заснуть, а проснувшись, оказаться в нормальном мире. Рассказать Томасу все как есть и посмотреть, что будет. Но единственный способ туда попасть – что-то для этого сделать. Через силу взяв одну из своих тетрадей, я начала ее листать. В третий (сотый) раз это отвал башки.

Первое, что мне попалось, – диаграмма, распечатанная в библиотеке несколько недель назад.

Метрика Шварцвальд. Если находиться от нее за миллиард световых лет, черная дыра Шварцвальд выглядит как тоннель во времени, каковым и является.

Она не переключает телеканал на другой вариант реальности и не показывает то, что уже произошло. Если вы найдете способ удерживать тоннель открытым и не допустить гравитационного коллапса, вы сможете пройти сквозь него.

А удерживать его от коллапса можно экзотической темной материей – вроде как сунуть ногу в дверь. Если протиснешься туда, придется идти сквозь мрак.

Я спохватилась, что вожу пальцами по диаграмме. Через дверь. Как бы опасно это ни было, я отправлюсь туда немедленно. Потому что смотрите, где я оказалась, – под ливнем, которого не должно быть. Это не может быть реальностью, лето не должно быть таким – без Томаса. Судьба. При мысли о том, что я могу его больше не увидеть, мне стало физически больно от одиночества.

Едва я заплакала, дождь прекратился. Грохот струй по крыше, завывание ветра – все пропало. Слишком внезапно, чтобы это было совпадением. Вытерев нос тыльной стороной руки, я села, напрягшись.

По контуру двери в комнату пробивался свет. Сквозь маленькое волнистое стекло в двери тоже протянулись лучи. Я выключила лампу, и комната погрузилась во мрак: в этой реальности на потолке не было Томасовых звезд. Но за дверью свет. Сердце сильно бьется, но шестое чувство подсказывает, что опасности нет.

Я неслышно встала с кровати и на цыпочках подошла к порогу. Я немного опасалась этого тоннеля, поэтому вместо того чтобы распахнуть дверь, я опустилась на колени. Но в замочную скважину я увидела на сад, а… кухню.

Что за scheisse?

Я оглянулась, потрогала половицы рукой. Да, это определенно моя комната. Я снова повернулась к двери и поглядела в замочную скважину. Кухня. Свет горит, на подоконнике съедобная зелень, на холодильнике магниты. А вот и Томас выходит из кладовой и направляется к плите, и я вскакиваю на ноги и рву на себя дверь, и, Gott sei Dank[26], кричу ему:

– Томас!

Но за дверью не кухня. Ну конечно, все не так просто. И не сад. Я покачиваюсь на цыпочках, едва не падая туда. Дверной проем заполнен мраком. Ни телевизионной «каши», ни прозрачной пленки вытесняющего кадра, лишь плотная, непроглядная бесконечность черной дыры.

Темная материя. Отрицательная энергия. Жестокое разочарование.

Что будет, если я пройду сквозь нее? По другую сторону кухня и Томас, но передо мной мрак. Это скорбь и могилы. Пройдя туда, я наживу проблемы в будущем – я добровольно соглашаюсь попасть в тот день, когда умер Грей.

Но там, где я сейчас, нет ни Томаса, ни Умляута. Игра стоит свеч. Я шагнула прямо во мрак.

* * *

Хватая воздух ртом, я вышла в кухне.

Ночь жаркая и душная, головокружительно пахнет жасмином и лимонами, а я обливаюсь пóтом в джемпере Грея. Я здесь. Каким-то неведомым образом я здесь, где бы – и когда бы – это «здесь» ни находилось. Я дома, в безопасности. Прилив закончился.

Томас меня еще не заметил. Инстинкт не дал подбежать к нему и повалить, тиская, на пол: я еще чувствую боль, терзавшую меня, пока я шла через мрак, и подобные эскапады не привели бы ни к чему хорошему.

Я прислонилась к дверному косяку, силясь отдышаться. Томас что-то взбивает в кастрюльке, и мускулы у него так и играют. Слегка нахмурившись, он сосредоточенно глядит в кастрюлю. Томас в футболке, которая была на нем на прошлой неделе, когда он пек «Лимонный дождь». Когда взбивал крем, стоя у плиты. Когда в воздухе одуряюще пахло жасмином. Когда… Когда…