Квадратный корень из лета - [48]

Он начал выкладывать пласты теста в форму для выпекания, велев мне взять кисточку и промазать тесто моим растопленным маслом, и укоризненно цокнул языком, когда я мазнула его по руке.

– Перестань. А теперь посыпь фисташками… О нет… Ну что ж, кучей тоже хорошо. Пожалуй, это можно назвать пахлавой по-крестьянски. Тройка по рисованию, говоришь?

Я стащила фисташку. Томас шлепнул меня по руке.

– Ты вот что, – сказал он. – Я буду готовить, а ты рассказывай мне о путешествиях во времени.

Я чуть не подавилась фисташкой, которую уже разжевала. Не то чтобы я забыла – скорее рассеянно выбросила, как старый носок, знание о том, что я путешествовала во времени. Но Вселенная сама изогнулась, чтобы восстановить должный порядок, и на миг мне показалось, что Томас это понял.

– Я про твой проект на дополнительную оценку, – приподнял он бровь. Я задумалась, куда заведет меня эссе для миз Эдеванми. Далеко от Холкси, сказала она. И далеко от Томаса. – Там про путешествия во времени, правильно? Только про математику мне попонятнее – мы говорим про вперед или назад?

– И так, и этак, вообще-то, – ответила я, стащив еще орешек.

– Объясни поподробнее.

– Ну ладно. Если бы мы с тобой вернулись в какой-то момент прошлого, ну, хотя бы в…

– На одиннадцать лет назад, в то лето, когда меня выперли с ярмарки, – перебил Томас. – А что? Я до сих пор возмущен! Те свиньи молили о свободе.

Я засмеялась. Шестнадцать разбежавшихся свиней ловили Грей и отец Томаса, а сам Томас радостно смотрел на это из-под лотка с пирожными и тортами.

– Отлично. Пишем уравнение, куда вводим тебя, меня и наши координаты. Нам нужна мощность, как у десяти звезд, с ее помощью мы откроем трубу Красникова… – Я взглянула на Томаса, проверяя, слушает ли он. – Иначе говоря, мы печем вафельные трубочки канноли. Один конец – настоящее, и мы идем через него до другого конца – в прошлое.

– Го, это я понял, – мягко произнес Томас. – Я понимаю слово «труба».

Я покраснела.

– Значит, проходим через трубу, тоннель, канноли, что угодно – и, гм, вот и все. Математически это довольно сложно, но речь идет о том, как проделать тоннель в пространстве-времени.

– Два вопроса, – сказал Томас, беря нож и начиная резать пахлаву на маленькие ромбики. Я ждала, что нож вильнет, но так и не дождалась. – Что происходит, когда мы натыкаемся на себя в прошлом – «Застрели нас обоих, Спок!», помнишь? И ты не могла бы подать кастрюлю? Это не второй вопрос.

Я подала кастрюлю, заглянув в нее. Сахар растаял, превратившись в розовый сироп, который Томас принялся ровно выливать на слои пахлавы.

– Ты не можешь встретиться с собой в прошлом, – сказала я.

Томас поднял бровь.

– Точно?

– Я-а, из-за космической цензуры.

– Давай каждый раз, когда ты переходишь на научный язык, я таращу глаза, пока ты не объяснишь, о’кей?

– Ха-ха. У космоса свои законы. Если ты подойдешь настолько близко, чтобы заглянуть в черную дыру, тебя затянет. Вселенная хранит там свои секреты. Когда ты вернешься, шестилетнего тебя временно не будет существовать – Вселенная спрячет тебя в небольшой петле времени, пока не станет безопасно тебя выпустить. Вроде мини-канноли.

– А иначе – большой бабах?

– Остаться может только один, – подтвердила я.

– Хм. – Томас глядел на меня так, будто старался навсегда запомнить мое лицо. – Интересно.

Я подавила желание подкрепить свой научный авторитет, сказав: «Вот меня здесь сейчас не две, например». Вместо этого я окунула палец в сироп и начертила на столе липкую диаграмму:

– Начинаются флуктуации вакуума, потому что, говоря алгебраическим языком…

– Ла-ла-ла, – фальшиво пропел Томас. – Без алгебры, пожалуйста. Давай еще кулинарных метафор. Кто бы мог подумать, что ты столько знаешь о кондитерских изделиях? Это тоже не второй вопрос. А второй вопрос такой: а как потом вернуться домой?

– Вот это интересная часть. – Я отступила, пропуская Томаса с противнем. Отправив пахлаву в духовку, он установил таймер. – Можно остаться и жить линейно – ждать, пока время пройдет естественным порядком, и одиннадцать лет спустя оказаться в исходной точке. Но, сделав это, мы изменим Вселенную.

– Разве мы не хотим изменить Вселенную и очистить мое имя?

– Но ведь шестилетнего тебя, который тогда выпустил свиней, не существует! Он в маленькой канноли, парит в пространстве, пока Вселенная не убедится в своей безопасности.

– Значит, если остаться… то не будет нас-в-детстве? – переспросил Томас и показал руками, что у него взрывается голова.

– А потом мы-юные тоже исчезнем, потому что нас не должно будет там быть, – подтвердила я. – Иначе получится ситуация с концом мира, о которой ты говорил.

Объясняя это, я поняла: я не могу остаться. Мне нельзя здесь быть. Через пять дней меня не станет. Что бы ни случилось между нами сегодня, я должна вернуться. Найти другой тоннель, ведущий в будущее, и оставить этот понедельник неизмененным. Томас не будет помнить этот разговор, который и не произойдет никогда.

Я не могу отменить свою ложь. Даже если я скажу сейчас Томасу о Джейсоне, это ничего не изменит. Так какой же в этом смысл?

– А что будет, если мы этого не сделаем? – Он подался ко мне, ожидая ответа. – Если не останемся?