Квадратный корень из лета - [49]

В кухне по-прежнему жарко, но из сада уже пахнет розами. Я ответила только через минуту:

– Тогда печем вторую канноли. Оставляем прошлое как есть и возвращаемся в настоящее – и ничто не изменится.

– Святые канноли, – восхитился Томас. – Глядите-ка, я понимаю науку. Только отцу не говори, а то обрадуется.

Мы замолчали, глядя друг на друга.

– Го, но зачем тогда вообще возвращаться, если все равно ничего нельзя изменить?

– Можно чему-то научиться, – сказала я. – Выяснить про себя что-нибудь.

– А куда бы ты отправилась? – спросил он. – Чему ты хочешь научиться? Только не говори: «Рисовать», потому что я уже полюбил твою Колбасу.

Я глубоко вздохнула и сжала руку в кулак, выставив мизинец. Томас зацепился своим мизинцем за мой.

– На пять лет назад, – ответила я, подтягивая его поближе. Я хочу убедиться, что мы занимаемся этим в каждой реальности. – Я сложила бы книги как следует, попрочнее, и выяснила бы, каково это – целоваться с мальчишкой. Пусть это не изменило бы будущее, но я бы знала, каково это.

Одной рукой схватив Томаса за руку, я привлекла его к себе, а другой сделала то, что мне хотелось сделать целое лето: ткнула пальцем в ямочку у него на щеке. Томас засмеялся, и я его поцеловала.

Это электричество. Это свет. Это глоток жидкого серебра.

Когда я сказала, что верю в теорию Большого взрыва в отношении любви, я даже не предполагала, что может быть вот так. Мы подошли друг другу, как детальки ЛЕГО. Ошеломительно. Губы Томаса передвинулись к моей шее, и я открыла глаза, чтобы запомнить этот момент, запомнить все…

Кухня менялась.

Банки с пряностями на дальней стене перестраивались в новом порядке. Через плечо Томаса я смотрела, как базилик на буфете начал дробиться, зацвел и превратился в петрушку. Стрелки часов завертелись – внезапно наступил рассвет, и розы за окном, которые всегда, сколько себя помню, были персиковыми, в первых лучах рассвета вдруг оказались желтыми.

Наш поцелуй менял Вселенную. Когда я отодвинулась от Томаса, в животе у меня порхали бабочки с интенсивностью землетрясения в Бразилии.

– Ух ты, – сказал Томас, изображая, что не может устоять на ногах. Он прижался лбом к моему лбу и ладонями обхватил мое лицо. Его очки вдавились мне в щеку.

– Прости, – прошептал он. Я не знала, за что он извиняется. Он ничего не сказал о пряностях, розах и базилике; он не заметил, что все изменилось. Для него это всегда так и было.

Инстинкт говорил мне, что за дверью кухни находится моя спальня – через неделю после сегодняшнего дня. Вселенная уцелела.

Томас провел пальцем по моей руке и прошептал мне в губы:

– Нам, наверное, пора в постель.

От удивления у меня вырвался какой-то писк.

– По отдельности, извращенка, – засмеялся он. – Пока Нед не ворвался и не убил меня.

– Мне туда… – Я показала на открытую кухонную дверь. Я права, через нее можно войти в мою комнату, где на потолке тускло отсвечивают звезды и никакая гроза не бушует за окнами. Книги, которые я оставила разбросанными на кровати, аккуратно сложены на письменном столе, и – ого! – на моей подушке спит Умляут. Я вернулась не совсем в ту реальность, которую оставила.

Но не обязательно в лучшую.

На стене, среди уравнений, образовалось озерцо темной материи, будто чего-то выжидавшей.

Вечеринка через неделю. Я прошла через худшие дыры во Вселенной, чтобы попасть сюда. Вряд ли Вельтшмерцианово исключение так запросто меня отпустит.

И я не могу взять с собой Томаса. Если сегодняшний Томас прыгнет на пять дней вперед, он вытеснит себя-будущего, и реальность все равно останется искаженной. Его место здесь, а мое в будущем. Только я могу проходить через тоннели во времени.

Вот какие у меня варианты: (а) воспользоваться представившейся возможностью и рассказать Томасу о Джейсоне. Я остаюсь в кухне с этой правдой, а Вселенная постепенно схлопывается.

Или (б): я прохожу в дверной проем. Вселенная в безопасности, но моя ложь остается при мне.

В любом случае, миру конец.

Не давая себе времени передумать, я обернулась и поцеловала Томаса, сильно и быстро, всасывая его нижнюю губу, не отпуская ее несколько отчаянных секунд, прежде чем мне придется уйти, прежде чем мне придется…

Отступив, я начала отходить назад, и вот я уже стою в своей комнате. Легкие готовы взорваться от этих нескольких шагов.

За открытой дверью сад нежится под лучами рассвета.

– Спокойной ночи, – сказала я, хотя в комнате никого не было.

Воскресенье, 10 августа

[Минус триста сорок три]

Меня разбудило солнце, лившееся в окно. Судя по часам, сегодня воскресенье. Голова болела. Я медленно выплывала из сна, глядя в окно, увитое плющом и занавешенное темным веществом, и думая о поцелуе, изменившем Вселенную, который был на моих губах всего несколько часов назад и никогда не существовал для Томаса.

Прошлое не изменить.

Я повернулась на бок, борясь с философией и придавленным непонятной тяжестью одеялом.

Рядом со мной на кровати лежал Томас. Ничего себе! Я со сверхсветовой скоростью перешла от полусна к абсолютному бодрствованию.

Он еще спит; его дыхание теплое, глубокое и ровное, как метроном. Я смотрю на него, смотрю на губы, которые целовала уже не однажды. Томас Алторп, который сказал, что я ему нравлюсь, вместе с которым я изменила Вселенную, который спит со мной в одной постели… Ну, в каком-то смысле.