Кузнец Песен - [24]

— Мне теперь на войне делать нечего. А бояр я не боюсь! — ухмыляясь, говорит Келай. — Если придут сюда да прижмут меня покрепче, откуплюсь серебром-золотом, его у нас с тобой теперь немало в том горшке зарыто. Так что мне бояться нечего.

Услышав о зарытом горшке, Ярвика вспыхнула, но промолчала, только опустила голову.

Дело было так. Раз случилось Келаю ограбить богатого купца. Он открылся Ярвике, похвастал перед ней своею удачей, и они вдвоем, уйдя в лес, закопали под деревом большой горшок, полный золота и серебра.

Ярвика считала Келая своим женихом и, обрадованная свалившимся на нее богатством, не удержалась, рассказала отцу о том, что Келай собирается к ней свататься, и о том, каким богачом он теперь стал. Открыла отцу и место, где спрятан клад.

Олатай выслушал дочь внимательно и, ни слова не говоря, вышел из избы. Ярвика видела, как отец под проливным дождем пошагал к дубовой роще с заступом в руках.

Когда он вернулся, в руках его по-прежнему был только заступ. Но Ярвика все поняла.

Дочери Олатай сказал:

— Яблокам не расти на осине — дочь тархана не пойдет за голодранца. И думать о нем забудь, я могу породниться только с тарханом!

Суровые слова отца камнем легли на сердце девушки. Но она не посмела возразить, только пролепетала сквозь слезы:

— Отец, что ты сделал с деньгами?

Олатай самодовольно хохотнул:

— Теперь твое золото в надежном месте. Недаром старики говорили: кто ловок, тот мясо ест!

Ярвика, боясь навлечь беду на голову отца, ничего не сказала Келаю.

Теперь, стоя рядом с парнем у изгороди, она слушала его бахвальство и подавленно молчала.

— Эх, Ярвика, и заживем же мы с тобой! — говорил Келай. — С этаким-то богатством, и я смогу стать тарханом.

V

Стопан проснулся на рассвете. Мать уже напекла блинов. Дед Ямбаш, взяв в руки блюдо с блинами, прочел языческую молитву о том, чтобы внук вернулся из похода невредимым.

Все сели за стол, и старик сказал Стопану:

— Твой отец был отважным человеком. И ты, внучек, будь таким же. Не дрогни в битве со злыми врагами, крепко стой за народ. Робкого любой одолеет, а храброго не возьмет ни каленая сабля, ни острое копье.

У деда Ямбаша один глаз. Второй он потерял несколько лет назад в сражении с царевыми людьми. Теперь он в упор смотрит на Стопана единственным глазом, напутствует внука:

— Не забывай отца, пусть его судьба наполняет твое сердце гневом.

Десять лет прошло с тех пор, как погиб отец Стопана. Был бунт, отца посчитали зачинщиком, и царевы люди забили его батогами до смерти…

Старик не напрасно напомнил парню об отце. Стопан почувствовал, как его сердце вновь наполняется гневом против врагов. А гнев сродни ветру, бывает, утихнет на время, а там, глядишь, превратится во всесокрушающую бурю.

Стопан поглядел на старика, и вдруг вспомнился ему такой же ясный осенний день ровно три года назад.

Приехал тогда на Ветлугу боярин ясак собирать. Черным коршуном налетал он на илем за илемом, и за ним из дома в дом шли горе и слезы.

Вот сборщики ясака подходят к избе Стопана. Впереди всех вышагивает вразвалку сам боярин в шелковом кафтане, в красных сафьяновых сапогах. За ним поспешает дьяк в темном кафтане и остроконечной шапке. Следом несколько стрельцов с бердышами в руках. Позади всех — толмач Кавриш.

Старик Ямбаш взглянул в окно, побледнел и воскликнул!

— Ой, боже, пропали мы!

А незваные гости уже во дворе.

— Эй, хозяин! — закричал боярин хриплым голосом. — Готов ясак?

Старик выбежал во двор и повалился боярину в ноги:

— Не может ли грозный господин подождать, пока мы соберем достаточно шкурок? Год выдался неудачный, ясак не готов. Да что за шкурки летом? Уж подождите до весны. Друг Кавриш, хоть бы ты замолвил за нас словечко!

Но Кавриш даже не взглянул на Ямбаша. Он что-то сказал дьяку, и тот, тряся козлиной бородкой, развернул длинный свиток бумаги и, уткнув в него тощий палец с острым кривым ногтем, загундосил:

— Денежный ясак — рубль сорок. Да прошлогодних недоимок — две деньги. Да боярину и боярыне на подарочек не мешало бы накинуть полтинник.

Толмач резко повернулся к парню:

— Стопан, с вас причитается четыреста белок. Ну, что ж ты? Давай, тащи!

Но Стопан не двинулся с места. От наглого голоса Кавриша его била мелкая дрожь.

— Нечем платить, — хмуро отозвался он. — У меня только двести шкурок припасено на ясак. Сам знаешь, Кавриш, погорели мы нонче. И хлев, и амбар сгорели дотла.

— Так ты не хочешь платить? — злорадно закричал Кавриш и, повернувшись к боярину, сказал что-то по-русски.

Боярин побагровел, как напившийся крови клоп, глаза его гневно сверкнули, губы скривились.

— Проучить строптивца! — приказал он.

Два рослых стрельца подбежали к Стопану, схватили и, повалив, разложили на земле. Засвистала плеть, спину парня, словно огнем обожгло…

Между тем другие стрельцы не дремали. Сломав деревянный запор, они влезли в амбар. Один из них забрался на подловку и стал кидать вниз шкуры огненных лисиц, белых зайцев, пятнистых рысей и черных куниц. Дьяк вынес из амбара всю праздничную одежду. Стрельцы поставили перед боярином бочонок меду, круг воску.

После наказания Стопан два дня не возвращался домой, все скитался по лесу, думал в бессильной злобе: