Кузнец Песен - [25]

«Как же так? Меня, самого ловкого и отважного охотника во всей округе, избили проклятые опкыны! Нет, нельзя больше терпеть!»

И в душе его, сливаясь с шумом леса и воем ветра, звучала воинственная чувашская песня, слышанная им как-то на Ветлуге:

Дубрава шумит, дубрава шумит.

О чем она так шумит?

Ожидает дубрава черную тучу.

Народ говорит, народ говорит.

О чем же народ говорит?

Говорит народ о свободе.

На второй день, к вечеру, вышел Стопан к илему Салмияра. Видит — ворота распахнуты настежь, дверь амбара раскрыта.

У ворот, прислонившись к столбу, стоит Сылвий. Она смотрит вдаль, за Ветлугу, и по лицу ее текут слезы.

Стопан подошел к девушке.

— Сылвий! Что случилось? О чем ты плачешь?

— Отца увезли в Козьмодемьянск. Сказали, что будут каждый день бить палками, до тех пор, пока мы не выплатим ясак.

Стопан нахмурился. На сердце стало так тяжело, как будто придавило его каменной глыбой.

— Бить будут? — переспросил он. — Ну нет, не бывать тому!

Сылвий только вздохнула в ответ и безнадежно махнула рукой.

Но Стопан сказал решительно:

— Последнее добро отдадим, а старика вызволим!

Он обошел соседей, бедняки сложились и выкупили Салмияра.

Но с того времени растет в душе Стопана решимость биться против притеснителей народа, как бился Арслан-патыр…

Голос матери оторвал парня от горестных воспоминаний.

Тяжело вздыхая и утирая набегавшие слезы, она подошла к сыну.

— Уходишь, сынок… — Аксывий обняла Стопана, дорогого, береженого сыночка, ласково погладила по спине. — Уходишь, оставляешь нас. Вернешься ли?..

— Не плачь, мать, — утешает ее Стопан. — Выпадет счастье, вернусь.

Дед Ямбаш вывел из хлева жеребца. Стопан прикрыл коня белым войлоком, сверху положил старинное седло.

Аксывий подала сыну полосатый вышитый мешочек.

— Возьми, повесь на грудь, — сказала она. — Здесь земля с могилы твоего отца. Носи всегда на груди, она убережет тебя от копья, стрелы и меча, поможет в трудную минуту…

В это время с улицы послышался голос:

— Эй, Стопан, готов ли? Все уже собрались.

— Готов! — бодро отозвался Стопан.

Он обнял мать, попрощался с дедом.

— Ну, счастливо оставаться! — сказал он и выехал со двора.

Долго стояла мать у ворот и, плача, неотрывно смотрела вслед сыну…

VI

Миновали древнюю Ижму, илем Пайгуса. У илема Тюмырзана к Стопану и его друзьям присоединился Тонаев Актуш со своими молодцами. С гомоном, песнями спустились на луга. Впереди показались соломенные крыши илема Салмияра.

Сердце Стопана забилось. Не может он проехать мимо, не завернув хоть на минутку.

Он незаметно попридержал коня и отстал от остальных. Они даже не заметили, что парень остался где-то за поворотом дороги. Едут, весело переговариваются, подшучивают над толстяком Яндылетом. Пузатый коротышка, похожий на туго набитый мешок, с трудом сидит на коне, и сам вместе с друзьями потешается над собственной неловкостью и над тем, что прихватил с собой не по росту длинную саблю.

— Яндылет, сабля у тебя, ничего не скажешь, внушительная. Не сабля, а палица! — смеется один.

— Ему и сабля-то, может быть, не понадобится. Он парень ловкий да смекалистый, — говорит другой.

Третий подхватывает:

— Навалится животом на врага, тому сразу конец придет.

Отряд въехал в березняк, росший за илемом, а Стопан хотел было свернуть на тропинку, уводящую в сторону, как вдруг сзади его кто-то окликнул:

— Стопан! Стопан! Подожди чуток! Вместе поедем!

Стопан вздрогнул. Оглянулся — его нагоняет Кавриш.

«Вот принесла нелегкая!» — с досадой подумал Стопан.

А конь Кавриша уже идет рядом с конем Стопана, а сам Кавриш, утирая рукавом кафтана потное лицо, поглядывает на парня.

— Еле догнал! — сказал Кавриш, прерывисто дыша. — Я с тобой поеду. Ладно?

— Поезжай, — буркнул в ответ Стопан, а про себя подумал: «Что надо этому боярскому прихвостню? Зачем он увязался за нами? Или хочет искупить прежнюю вину?»

Стопан, миновав заметную тропинку, погнал коня по дороге. Кавриш поскакал следом с завистью оглядывая молодцеватую фигуру парня и думая со злобой, что Стопану удалось завлечь дочь Салмияра, на которую и сам Кавриш уже давно поглядывал.

Всадники проехали березовую рощу. Лес начал редеть. Все дальше и дальше позади остается илем Салмияра. Теперь каждый шаг коня отзывается в сердце Стопана глухой болью.

«Не вернуться ли?» — подумал Стопан.

Он оглянулся, но встретился с настороженным, хитроватым взглядом Кавриша, и хлестнул плетью коня.

Дорога с пригорка пошла под уклон к Ветлуге.

На берегу реки полно народу. Шум, гомон. Тут и марийцы в белых кафтанах, и русские бурлаки в каких-то отрепьях. Люди, которых Мирон Мумарин собрал в помощь Козьмодемьянску, вооружены чем попало, У кого старинная пищаль, у кого дедовская сабля, у кого остро отточенная пика, кто с рогатиной, а кто и просто с увесистой дубиной. Собрались повстанцы из Воскресенска, Баков, Дмитровска, Лапшанги и многих других мест.

На берегу лежат лодки с просмоленными днищами, несколько лодок уже спущены на воду и качаются у берега, гоня от себя небольшие волны.

Слышатся бодрые голоса:

— Эй, поторапливайся!

— А ну, взяли!

И очередная лодка, оставляя глубокий след на прибрежном песке, спускается на воду.

Проводить выступающих в поход прискакал Мирон Мумарин. Сам он оставался в деревне ждать Долгополова. Спешившись, он подошел к стоявшим кучкой сотникам. Кафтан на нем распахнут, ветер играет полами, и они кажутся крыльями птицы. Надетая под кафтаном кольчуга гремит колечками при каждом шаге атамана.