Несколько человек в белых кафтанах, стоят на высоком прибрежном холме и, запрокинув в небо головы, следят за этой охотой.
— Ты только глянь, Мирон, как он его гоняет! — воскликнул молодой парень в белом, обшитом красной тесьмой кафтане, в теркупше[11] из черного войлока на голове.
Мирон — статный, крепкий мужчина лет тридцати пяти — сорока, засунув руки за пояс с шелковой кистью, неотрывно смотрит в небо. Он широко расставил ноги и не шелохнется, лишь глазами ведет за хищником и его жертвой.
Мирон родом с Волги из деревни Мумарихи, поэтому и называют его Мумариным. Хоть он и не здешний, Мирона Мумарина знают и уважают на всей Ветлуге. До недавнего времени был он на царевой службе, хаживал и на войну. А нынче осенью, как услышал, что вверх по Волге движется вольная армия Степана Разина, собрал вокруг себя отважных да непокорных и оседлал со своим отрядом Ветлугу, нападая на торговые караваны и безжалостно избивая царевых людей.
Стан Мирона Мумарина — на высоком холме на берегу Ветлуги. В склоне холма вырыта землянка. Это кузница, и в ней с утра кипит работа, куется оружие. Русский мужик-кузнец с черным от копоти лицом, проворно хватает клещами куски раскаленного железа и, положив на наковальню, со звоном бьет по нему тяжелым молотом.
А между тем ястреб уже совсем забивает голубя. Мирон гневно сжал губы, прищурив черный глаз, прикинул расстояние, протянул руку к стоявшему рядом молодому марийцу:
— Келай, дай-ка твой лук.
Келай подал лук, из кожаного колчана вынул стрелу.
Мирон взял стрелу, положил на лук, натянул тетиву. Полетела, запела стрела, и в следующее мгновенье ястреб черным камнем упал в Ветлугу, пошли по воде круги…
— Мирон! Гонец из Козьмодемьянска! — внезапно раздалось у него за спиной.
Мирон оглянулся. К холму, быстро шагая, чуть не бегом приближался высокий и худой, словно жердь, человек. За ним, прихрамывая, едва поспевал остроносый мариец.
Того, что шел впереди, Мирон сразу узнал и радостно заулыбался. Это был старый друг — чувашин из Сундыря, по имени Тенскай Каныш.
Последнее время ветлужские марийцы день и ночь ждали вестей из Козьмодемьянска. Оно и понятно, ведь Козьмодемьянск — опорный город повстанцев.
Еще в начале осени разинцы мощным ударом захватили город, перебили всех царских прислужников вместе с воеводою и объявили народу:
— Конец боярскому владычеству! Отныне будет вам жизнь вольная!..
Было принародно объявлено, что ясак впредь отменяется, что хлеб и соль бедным людям станут отныне продавать по дешевым ценам. Править городом был выбран Иван Шуст, ямщик и знаток книжной грамоты. А Мирона Мумарина было решено послать на Ветлугу, чтобы поднимал он тамошних марийцев против бояр…
Гонцов из Козьмодемьянска мигом окружили. Даже кузнец, отложив свой молот, подошел поближе, чтобы послушать, о чем пойдет разговор.
— Каковы вести, друг Каныш? — спросил Мирон.
Чувашин заговорил:
— Совсем плохой хыпар[12]… Асла[13] выборный Иван Шуст велел сказать: из Хузана[14] против нас идет емпю[15]…
Мариец, пришедший с Канышем, добавил:
— У воеводы много пушек, с одними копьями против него не выйдешь…
— Постой-ка, — перебил его Мирон, пристально вглядевшись ему в лицо. — Где-то я тебя видел… Кто таков?
— Юркинский мариец. Черепанов Осып. Али забыл, как мы с тобой на пару вышибли дверь и первыми ворвались в приказную избу в Козьмодемьянске?
— А-а, то-то я гляжу… Теперь вспомнил! Помню, как ты самого воеводу из его дома выволок…
— Одного воеводу одолели, теперь другой на нас ополчился, — сказал Черепанов, — В одиночку нам его не одолеть. Нужна ваша помощь! Пособите, братцы!..
— Как не пособить? Пособим, — ответил Мирон. — Сегодня же соберем старшин. Людей, сколько сможем, выставим. Видите, какие они у нас все богатыри, — улыбнулся Мирон, показывая рукой на обступивших их марийцев. — Вот увидите, мои молодцы сумеют показать свою удаль!
Стопан и не заметил, как выехал на берег Ветлуги. Он ехал из илема Салмияра. Радостно было у него на душе. Перед глазами стоит стройная чернокосая Сылвий, ее лицо, прекрасное, словно утренняя заря.
«Эх, были бы крылья, так бы и взлетел сейчас соколом в поднебесье!» — думает парень. Молодое сердце так и пляшет в груди, словно уже слышит задорную свадебную песню.
Все дальше и дальше остается позади илем Салмияра. Оглянешься — не увидишь за рябинами ни старого потемневшего от времени дома, крытого лубом, ни жердяной изгороди вокруг пасеки.
Сильный жеребец, встряхивая черной гривой, бежит рысью. Опавшие сухие листья шуршат под копытами. Золотой лес стоит стеной. Это осень одела его в золото, это она устелила дорогу желтым ковром. Только алые листья кленов да спелые гроздья рябины пылают веселым огнем.
Солнце, спускаясь за Ветлугу, красит воду в малиновый, цвет.
Стопан едет вдоль берега. Его черные кудри, выбившиеся из-под белого теркупша, треплет свежий ветерок. Всадник поправил ремень, на котором висит сабля с медной рукоятью, подхлестнул плетью коня. Быстро бежит конь, и кажется Стопану, что над ним сказочный крылатый аргамак, а тому, кто оседлает этого аргамака, не страшны никакие преграды на пути.
В вечерней тишине с Ветлуги слышится песня:
