Кузены - [87]

Другое дело – общественное мнение. «Нью-Йорк пост» пару дней назад вышла с огромным заголовком «Убийство?» на первой странице, и соцсети откликнулись громовым «Еще бы!». Может, продажи книги дяди Адама и подскочили на время, но для большинства она теперь объект ненависти.

Обри по-прежнему выглядит угрюмо, и дядя Арчер меняет тему.

– Расскажи лучше, куда вы переезжаете, – говорит он, загружая неровные куски авокадо в блендер.

Взгляд двоюродной сестры проясняется. Ее мама прилетала на один день и потом снова вернулась в Орегон, чтобы утрясти все с их новым жильем.

– Ой, отличная квартира! Три спальни. И как раз на полпути между школой и маминой больницей.

– Звучит здорово, – откликается дядя Арчер.

Обри застенчиво улыбается.

– Может, заедете к нам как-нибудь? Если захотите.

Они теперь много времени проводят друг с другом, после совместного спасения из Кэтминт-хауса. Я знаю, что ей всегда будет не хватать отцовской любви, на которую дядя Адам не способен, но, может быть, это сможет в какой-то степени ее заменить.

– Обязательно, – кивает Арчер. – Но только вряд ли скоро.

У Обри вытягивается лицо, и он поспешно добавляет:

– Я на следующей неделе отправляюсь в реабилитационный центр на Кейп-Коде. Не знаю, сколько я там пробуду, но точно не меньше двух месяцев.

– Отличная новость! – в один голос восклицаем мы с Обри.

– Это давно нужно было сделать, – замечает тот. Его красный стаканчик стоит на месте, как и всегда, но все время готовки остается нетронутым. – Что потом – пока не знаю. Буду решать проблемы по мере поступления.

Дядя Арчер тяжело поднимается, словно на него вдруг навалилась страшная усталость.

– Закончите без меня, ладно? Я пойду вздремну немного.

Мы бормочем: «Да, конечно», и он выходит. На несколько минут в кухне повисает тишина, потом Джона спрашивает:

– Чем займетесь, когда вернетесь домой?

– Буду восстанавливаться после травмы, – без раздумий отвечает Обри. – Плавание – отличная терапия при растяжении лодыжки. Так что я не собираюсь бросать. – Она берет зубчик чеснока и начинает чистить. – Может, даже вернусь обратно в команду.

От изумления я выливаю в блендер слишком много оливкового масла, приходится вычерпывать ложкой.

– Серьезно?

– Там теперь новый тренер, – объясняет Обри. – Старой пришлось уйти в отпуск по беременности…

По ее лицу на секунду пробегает тень, но тут же рассеивается.

– Эта женщина как-то вела у нас занятия летом. И сейчас сама мне написала, что надеется на мое возвращение. Мне она всегда нравилась. – Обри подталкивает меня плечом: – А что насчет тебя? Как будешь проводить время с отцом? Он ведь у тебя тоже в Нью-Йорке?

– Да, – откликаюсь я, закрывая бутылку с маслом. – Мне велено спрятаться и не высовываться.

Обри с притворным простодушием распахивает глаза.

– Это что же, папарацци больше не удастся заснять тебя целующейся на пляже?

– Один раз! – говорю я, вспыхнув. Здесь свой частный пляжик, но в небе так и рыскают вертолеты в надежде заполучить удачный кадр. И как-то нас с Джоной действительно сфотографировали в океане, причем крупный план вышел на удивление четким. – Это было один раз!

Джона откашливается.

– В каком-нибудь людном месте такого не случилось бы. Мы бы просто слились с толпой. – Я непонимающе приподнимаю брови, и он поясняет: – В большом городе, например. Провиденс и Нью-Йорк не так уж далеко друг от друга. Мне где-то попадалось, что билет на автобус стоит всего тринадцать долларов…

– На сайте междугородней автобусной компании, наверное? – лукаво спрашивает Обри.

Он пожимает плечами:

– Возможно.

Я с трудом подавляю улыбку.

– Тебе ведь вроде все лето придется работать?

– Ну, не все. – Джона вдруг мрачнеет. – Правда, вы ведь теперь практически богатые наследницы, так что… Не знаю, как это будет выглядеть.

Мы практически не говорили о состоянии семьи Стори с самого разоблачения Терезы и Дональда, но оно с тех пор вечно маячит в наших головах. Мама привезла с собой на остров обещанное мне ожерелье, но я его только раз и примерила. И оказалось, что не так уж потрясающе оно на мне смотрится, как я думала. Дедушкины часы я тоже сняла. Даже странно, насколько легче без них руке – и это приятное ощущение.

Вообще, наше богатство кажется пока каким-то нереальным. А Джона – вот он, рядом, и я так же не готова с ним распрощаться, как и он со мной.

– Все будет выглядеть нормально. Более чем, – отвечаю я.

Он широко улыбается, однако я, указывая на него для весомости ложкой, добавляю:

– Только в автобусе я не поеду. Ни за что. Это не обсуждается.

Несколько часов спустя, когда Обри уже отправилась спать, а Джона рубится в какую-то видеоигру с друзьями по школе, я выхожу во двор. Мама и дядя Арчер сидят на берегу в деревянных садовых креслах. Я не хочу мешать и уже собираюсь вернуться обратно в дом, однако мама, заметив меня, приглашающе машет рукой.

– Давай я принесу тебе кресло, – приподнимается дядя Арчер, но я жестом усаживаю его обратно.

– Не надо. Они мне все равно не нравятся.

На мамином висит полотенце, и я расстилаю его на песке.

– Я как раз говорила Арчеру – так здорово, что вы с Обри сдружились, – говорит мама. Она берет со столика между ними бокал с вином – второго там нет, – и делает глоток. – Она просто сокровище. Просто не могу поверить, что столько лет почти ничего не делала для сближения младшего поколения Стори.