Кузены - [50]

Мы с Обри сидим рядом, лицом по направлению движения. Она вдруг судорожно втягивает воздух, и я понимаю, что уже показался Кэтминт-хаус.

– Ух ты! – восклицает она.

Я выворачиваю шею, пытаясь заглянуть в окно с ее стороны, но через несколько секунд это становится излишним. Подъездной путь выпрямляется, и дом оказывается прямо перед нами.

Если сзади, как мы видели с дороги, было сплошь сверкающее стекло и современный дизайн, то с фасада это совершенно традиционный для Новой Англии особняк. Два симметричных крыла, каждое размером с обычный дом на Чаячьем острове, обрамляют среднюю часть с огромными белыми колоннами и французским балконом над ними. Темная сланцевая крыша круто поднимается вверх, между четырьмя каменными трубами проложен мостик с перилами. Окна – я так и не смогла их сосчитать – высокие, с белыми переплетами и зелеными ставнями. Четырехсекционный гараж у левого крыла сложен из того же камня, что и дымоходы; на обрешеченной стене ярко выделяются цветы жимолости разных оттенков розового. Сразу за домом темно-синий океан смыкается на горизонте с голубым, испещренным кружевными белыми облаками небом.

Я видела фотографии, но они совершенно не передают всего великолепия. На секунду у меня просто дух захватывает, когда я представляю, что в другой реальности могла бы проводить здесь каждое лето под заботливым присмотром любящей бабушки.

Между колонн сбоку от входной двери нас ждет женщина в бесформенном сером платье и сабо, выглядящая совершенно неуместно на фоне величественного здания. Шофер останавливает машину, и мы выходим.

– Добро пожаловать, добро пожаловать! – приветственно машет Тереза Райан. Она пожимает руку подошедшей первой Обри обеими ладонями. – Ты, наверное, Обри. И, разумеется, Джона.

Пока они знакомятся, я держусь поодаль – мы ведь уже встречались. Вчера вечером я говорила с мамой, и мне показалось, что она скучает по Терезе.

– Передай ей – запасные питчеры у «Янкиз» в этом году что надо. Почти как в девяносто шестом.

Однако когда та приглашает и меня внутрь гостеприимным жестом, я ничего не говорю. Не хочу выглядеть, будто подлизываюсь. Да, она самый приятный человек из ближнего круга Милдред, но все же много лет назад выбрала ее сторону, не нашу.

Прежде чем повернуть ручку двери, Тереза останавливается.

– Если позволите, пара слов, прежде чем мы войдем, – говорит она, озабоченно хмурясь. – Для вашей бабушки вчерашний день стал тяжелым испытанием. Фред Бакстер был ее давним и близким другом. Его смерть потрясла ее. К тому же, полагаю, вы видели материал в газете о возвращении на остров вашего дяди?

Она обводит нас испытующим взглядом. Я изо всех сил демонстрирую безразличие.

– Да… Так странно.

Обри и Джона просто смотрят в землю.

– Столько всего сразу, – добавляет Тереза. – Надеюсь, вы понимаете, что завтрак может оказаться короче, чем мы думали.

Я киваю:

– Конечно.

Она распахивает дверь и жестом приглашает нас в огромный холл с девственно-белыми стенами и теряющимся в высоте потолком. Все пространство заполнено искусно подобранной коллекцией картин, скульптур и ваз – я такое раньше видела только в музеях. Худой мужчина во всем черном, прилипнув взглядом к одной из стен, что-то помечает в записной книжке. Я немало времени провела в художественной галерее матери моей подруги Хлои и практически уверена, что перед ним подлинник Сая Твомбли[3].

Увидев нас, мужчина прерывает свое занятие и поворачивается к Терезе:

– Уверен, что нас это заинтересует. Я с вами свяжусь.

– Прекрасно, благодарю вас.

Она возвращается к входу и открывает дверь. Оба обмениваются еще парой фраз вполголоса. Вернувшись к нам, Тереза лучезарно улыбается.

– Ваша бабушка подумывает передать куда-нибудь часть своей коллекции.

То есть избавиться… Каждая из картин, висящих там, может быть, и не принадлежит к числу лучших у Твомбли, но денег, вырученных за нее, хватило бы, чтобы оплатить наше обучение в любом из самых престижных колледжей. Мне, конечно, так и так туда не поступить, но все же…

Горькая мысль гложет меня всю дорогу, пока Тереза не распахивает перед нами двойные застекленные двери. Мы оказываемся на обширной террасе с видом на океан, с поручнями из нержавеющей стали. Меня немедленно охватывает ощущение дежавю – хотя я никогда и не была здесь, но мама столько раз описывала ее во всех деталях… Это было ее любимое место во всем доме.

– Милдред, дети здесь, – сообщает Тереза.

Бабушка сидит у тикового столика в тени гигантского кружевного зонтика, установленного позади. Накрыто на четверых, в трех многоярусных подносах аппетитный набор сэндвичей, выпечки и фруктов. На Милдред, несмотря на зонтик, еще шляпа от солнца и чудесный узорчатый шарфик поверх льняного платья цвета сливок, с длинными рукавами. Короткие перчатки в тон, на левой руке несколько золотых браслетов. Вьющиеся снежно-белые волосы распущены, лицо скрывают большие темные очки.

«Так нечестно», – думаю я, усаживаясь. Я свои не взяла, решив, что надеть их будет грубо. А мне бы они для этого разговора тоже пригодились.

– Обри. Джона. Милли. – Бабушка слегка кивает нам по очереди. – Добро пожаловать в Кэтминт-хаус.