Кустодиев - [42]
Устроившись на новом месте, Кустодиев завершает в мастерской некоторые незаконченные в Успенском работы — этюды послушниц монастыря, интерьер дома Шварцев, вид на Волхов. А затем вновь увлеченно отдается скульптуре, лепит гипсовый бюст артиста Ивана Васильевича Ершова.
Продолжительное отсутствие в Петербурге в горячую пору начала театрального сезона не прошло для него даром. Из дирекции Мариинского театра пришло уведомление о его увольнении «в связи с ликвидацией должности помощника декоратора». Жаль, конечно, но никто не помешает ему когда-нибудь всерьез заняться оформлением спектаклей на договорной основе.
Зато какие прекрасные новости из Вены, с первой выставки русских художников, устроенной киевлянином А. И. Филипповым: «Портрет семьи Поленовых» приобретен австрийским министерством просвещения для музея Бельведер. А некий будапештский коллекционер купил для своего собрания «Праздник в деревне». Так стоит ли печалиться по поводу чьих-то козней против него в Мариинском театре? Дела явно идут в гору!
Во второй половине декабря Кустодиев выехал в Москву, где в рождественские дни открывалась выставка Союза русских художников. Тем же поездом в Первопрестольную следовали отобранные для выставки картины — еще одна «Ярмарка», написанная по заказу И. А. Морозова, вариант «Праздника в деревне», «Японская кукла», «Монахиня» и еще несколько работ. По крайней мере одну из них, портрет пожилой монахини, выполненный в Успенском монастыре, критика должна заметить и оценить.
Борис Михайлович остановился в Сивцевом Вражке у четы Первухиных, с которыми познакомился в Венеции.
Бывший особняк князей Голицыных, где разместили выставку, чем-то напоминал дворцы венецианских дожей — Украшенная колоннами и статуями монументальная лестница, расписные, с лепниной, плафоны, просторные, как залы, комнаты.
Картины еще развешиваются, вернисаж — впереди, но среди художников, придирчиво контролирующих развеску картин, видны и солидные фигуры слетевшихся как мухи на мед известных коллекционеров.
Пришел взглянуть на исполненную для него «Ярмарку» Иван Абрамович Морозов и тут же присмотрел еще одну возможную покупку — «Праздник в деревне». Вежливо поинтересовался:
— А вот эту вещицу, Борис Михайлович, во сколько оцениваете? Двухсот пятидесяти рубликов хватит?
Кустодиев замялся, раздумывая: с ценой он еще не определился. А рядом и другой известный в Москве толстосум-коллекционер — Владимир Осипович Гиршман. К разговору прислушивается и тут же встревает:
— Позвольте, Иван Абрамович, да вы же кустодиевскую «Ярмарку» уже купили! Немного и другим оставьте. Даю за праздник триста рублей. Как, Борис Михайлович, устраивает?
И тут же, будто сделка уже заключена, ласково берет под руку, ведет в сторону от оторопевшего Морозова и вкрадчиво говорит, что завтра в его особняке у Красных ворот прием, будут известные художники, артисты, добро пожаловать!
Кустодиев приглашение с благодарностью принимает, а сам раздумывает: и что это они, Морозов с Гиршманом, так на него налетели? Чуть не перессорились. Никак услышали об успехе его картин на выставке в Вене. Народ дошлый — такие новости на лету ловят.
После блестящего приема у фабриканта Гиршмана последовало приглашение от другого богача и любителя живописи, Сергея Ивановича Щукина, на концерт популярной польской клавесинистки Ванды Ландовской.
В особняк Щукина на Большом Знаменском Кустодиев попадает впервые и до начала концерта любуется развешанными по стенам картинами, в основном французских художников из круга импрессионистов — чудные пейзажи Моне, танцовщицы Дега, обольстительные парижанки кисти Ренуара, нормандские мотивы Котте… Как все это ярко, пленительно по краскам и как все эти полотна воспевают жизнь во всех ее проявлениях! Кустодиев ловит себя на мысли, что такой подход к живописи близок и ему: надо искать свои темы и такую их подачу, чтобы воспеть в своем искусстве радость жизни. А печалей в ней и без того хватает.
Московские приемы и ожидание открытия выставки задерживают отъезд домой. А уже и Рождество наступило, и от Юлии приходит из Петербурга грустное поздравление: «С праздником, милый Боря! Желаем встретить и провести его весело. Мне без тебя, конечно, праздника не будет, такой уж у меня дурной характер»[200].
В Петербурге выставка союза открылась в конце февраля, и на ней к уже показанным в Москве картинам Кустодиев добавил еще несколько — «Дом в Успенском» со старинными портретами на стенах и фигурой читающей женщины и «Модель» — портрет полуобнаженной натурщицы в кресле, позировавшей для скульптуры. Впервые представил на суд публики и критиков и несколько своих скульптур — бюст матери, Екатерины Прохоровны, и бюст артиста Ершова.
Но главной изюминкой петербургской экспозиции стал написанный после возвращения из Москвы портрет детей, Кирилла и Ирины, наряженных в специально сшитые Юлией Евстафьевной маскарадные костюмы в стиле Антуана Ватто и в париках по моде того времени. Шутка, но получилось довольно мило.
Наибольших похвал, как и в московских газетах, из всех картин удостоилась «Монахиня». Критик газеты «Слово» Иван Лазаревский пропел ей дифирамб: «В портрете монахини, не говоря уже о чисто живописных его достоинствах… с большой художественной силой и экспрессией передана индивидуальность изображенного лица; чувствуется в этой смиренной монахине человек большой нравственной силы, чувствуется властный человек, от зоркого взгляда которого ничего не укрывается из того, что происходит за крепкими монастырскими стенами. Как хорошо передано художником в портрете этой монахини впечатление какой-то величавости, сознания собственного достоинства и особого превосходства».
