Куси, Савка, куси! - [34]

Окажись Рублев в монастыре, Свирю пришлось бы решать множество очень непростых задач. Правда, он проработал и такой поворот. Но судьба распорядилась иначе.

– Отыде, – неприязненно сообщил служка. – Отыде с Даниилом. В Троицу. Да будешь ли ты изошел?!!

Служка сорвался на крик, надуваясь и выкатывая глаза. Свирь перевел дыхание. Все складывалось как нельзя лучше. Главное – Рублев еще не вернулся, и, значит, собор стоял пустой, не расписанный, не запертый. А переночевать, в конце концов, можно было и в лесу. Но хотелось все же договориться со служкой.

Служка был тревожен и подозрителен, и Свирь прикидывал, как это использовать. Лучше всего была, конечно, лесть. Тревожные, он знал, очень любят похвалу. Однако в данном случае мешала высокая подозрительность служки. Впрочем, и здесь был ход.

Еще пробираясь к монастырю, Свирь неожиданно вспомнил имя игумена – сработали загруженные в Центре до предела глубинные подвалы памяти. Тогда он удивлялся: зачем это нужно, раз есть Малыш. Оказалось, Служба Обеспечения предусмотрела все. И теперь Свирь мог, скрываясь за авторитетом, начать сложную комбинацию уламывания и улещивания несговорчивого служки.

Но он решил иначе. Служку можно было запугать. Это ясно проглядывало в его манере держаться. И, не зная еще, как добиться этого, собираясь с мыслями и раскачивая подкорку, Свирь сделал шаг и, подойдя к служке вплотную, повел необходимую ему разведку – боем.

– Зря ты мя гониши, – вкрадчиво сказал он. – Мни: аще аз есмь ведун? Аз ти не буду очеса отводити. Аз убо порчу нашлю, зане вем тайны вся.

Колдовства боялись больше, чем разбоя, и Свирь не сомневался, что заставит служку поверить ему.

– В смолу кипячю, золу горючю, в тину болотну, в отрыжку рвотну, в дом бездонный, в кувшин банный, в землю 'преисподню буди проклят вор – суд судом, век веком, слово мое крепко. Вем про ти, отступника, – возвестил он зловеще, – яко отцу Александру дондеже не ведомо…

Служка смотрел растерянно, и на лице его медленно проступал испуг, Свирь с удовольствием увидел, как служка машинально несколько раз подряд сотворил крестное знамение.

– Да не аз се… – помертвевшими губами прошептал он.

Служка сломался так быстро, что не ожидавший этого Свирь, опешив, молча слушал булькающий в служке страх:

– Симеон имяше… И разбавляеть воровски… Аз токмо рекох…

Теперь служку надо было добивать.

– Не лъги ми! – строго приказал Свирь, пристально глядя служке в глаза. – Грех же содеян рождает смерть, – назидательно добавил он.

– Ну, что ты! – обмирая, говорил служка. – Почто пристал еси, окаянной?!

– Пусти мя в сухоте нощь провесть, – выставил наконец свое условие Свирь, отпуская служку, – боле ничесоже.

Теперь служка уже не колебался.

– Вниди, – он, кряхтя, потянул тяжелую дверцу в сторону. – У мя в келии положу.

– Деяния твоя – дивна суть, – саркастично ответствовал Свирь, вступая во двор. – Воистину, брате, благостен ты и многомудр…

… Монахи еще спали, когда он уже стоял у почти законченного, серой глыбой проступающего сквозь предрассветный сумрак собора – и почему-то не решался войти. Ночью шел мелкий дождь, но земля и собор уже высохли, только кое-где блестели редкие лужицы. Было сыро и холодно, и Свиря пробирала дрожь.

«Сейчас, – думал он. – Сейчас я войду, приложу рукава к окнам за алтарем, я помню, именно там сохранилась роспись, и кто-то возникнет у меня за спиной. Или не возникнет. И я буду знать, что проиграл навсегда. Нет, навсегда – это слишком. Пока я жив, я не проиграл. Но здесь я могу проиграть, и я этого очень боюсь, и потому не иду. Я, оказывается, боюсь проигрывать. Смелее, сантер, бывало и хуже. Пока собор пуст, и никто тебе не мешает».

Решившись, он отворил дверь и шагнул в холодную темноту. Дверь болталась, скрипя петлями, и Свирь резко захлопнул ее. Торопливым шагом он прошел в алтарную часть, на ходу вытаскивая из-под рубахи комбинезон. И скрутив, почти сорвав стоп-головки фиксаторов, он привстал на цыпочки, резко вскинул руки и прижал рукава с браслетами к противоположным сторонам оконного проема.

И ничего не произошло. Свирь оглянулся. В храме никого не было. Густая волна поражения накатила на него зйбким поцелуем беды. Но он постоял еще несколько секунд и только потом оторвал руки. На браслетах горел ноль. Хронозаряд полностью перешел в камень, но во всем огромном далеком будущем, в котором существовал собор, никто так и не узнал об этом. Он проиграл.

Сгорбившись, Свирь брел по монастырскому двору. Снова собирался дождь. Несколько капель уже брызнули на плиты, но Свирь не видел их. Он проиграл. Все было кончено – он проиграл. И очень хотелось сесть на корточки и завыть, и рыдать, царапая землю ногтями, корчась на траве раздавленным червяком. Он никому не был нужен. Жалкая песчинка, затерянная в океане пространства-времени. Подхваченная и смолотая в порошок безжалостным смерчем непрогнозируемой случайности. Он много раз падал, но так, как сейчас, – никогда. Правда, он много раз и вставал.

«Слышишь! – воззвал он к себе. – Ты же вставал!»

Он дошел до ворот, они оказались заперты, но он оттянул щеколду калитки и вышел наружу. Дождь собирался не на шутку. Свистящим речитативом переговаривались под ветром осины. У ворот сидел нищий, жалко кутавшийся в лохмотья.