Кушетка - [7]

— Но ведь ничего плохого не случилось, — она старалась говорить непринужденно. — Конечно, я весь день не знала, который час...

— Ах, да, я сломал твои часы... Хорошо, что напомнила.

Он достал из кармана маленький предмет, завернутый в папиросную бумагу.

— Вот.

— Только не говори, что ювелир уже починил их.

Терри развернула пакет.

— Чарльз, это же не мои часы!

Она держала в руках серебряные часики в форме сердца.

— Ну да. Я же говорил, что у меня для тебя сюрприз.

Он взял ее за запястье.

— Ну-ка, попробуем надеть.

Браслет обернулся вокруг запястья и защелкнулся.

— Каково?

— Прекрасно! — кивнула она, улыбаясь.

— Эти я обещаю не ломать.

Терри глубоко вздохнула.

— Тебе и не понадобится.

Внизу, на Фривее, крутили баранку однорукие шоферы, медленно ехали мрачные старики, шарахались с полосы слепые матери семейств. Громыхали грузовики „элефантин”, кашляли и рычали „ягуары”.

Где-то далеко-далеко злобно таращилась горгулья.

Но Терри не слышала шума Фривея; она слышала биение двух сердец — своего и Чарльза...

7

Слоун, вошедший в кабинет около десяти часов вечера, был опрятен и подтянут. Седые волосы ежиком, четкие, как нарисованные, усы над улыбающимися губами. Он благосклонно принял чашку кофе: один кусочек сахара, пожалуйста.

Но вскоре чашка опустела, усы обвисли, скисла улыбка. Слоун беспокойно ерзал на стуле, стрелки его брюк увядали вместе с энтузиазмом.

— Мне самому не по душе долгие заседания, — сказал Боннер.

Слоун подавил зевок.

Боннер взглянул на него, потом на стенные часы.

— Почта полночь.

Он перевел взгляд на Крицмана, сидевшего за столом напротив.

— Если вас интересует мое мнение, то мы напрасно теряем время.

Теперь Слоун позволил себе зевнуть.

— Хотите сказать — рабочий день окончен?

Крицман оттолкнул от себя пепельницу.

— Полагаю, так.

Он медленно поднялся и пошел к двери. Слоун — следом за ним.

И тут зазвонил телефон.

Боннер машинально потянулся к трубке, потом заколебался. Двое уходящих обернулись.

Слоун сказал:

— Вот оно. У телефонной компании приказ — не пропускать никаких других звонков.

Крицман в три шага очутился возле телефона.

— Подождите, — сказал Слоун. — Телефонистка на коммутаторе должна его задержать, помните?

— А если он повесит трубку?

Слоун сделал нетерпеливый жест.

— Снимите ее. Но постарайтесь, чтобы он говорил подольше.

Крицман поднял трубку.

— Отдел убийств. Говорит лейтенант Крицман.

Боннер и Слоун глазами задавали вопросы. Крицман игнорировал их.

— Извините... говорите громче... Не могу расслышать... Нет, не слышно, очень плохая связь...

Голос его сник, и он положил трубку. Затем резко обернулся.

— Бесполезно, он повесил трубку.

— Плохо, что связь барахлила, — пробурчал Боннер.

— Это лишь трюк. Я слышал, что он сказал. Отлично слышал.

Из хмурого лейтенант превратился в мрачного.

— Он собирается убить снова. Он позвонит завтра и скажет точное время.

— Тогда мы будем готовы засечь его, — пробормотал Слоун.

— Да? — Крицман слегка поморщился. — Иногда я думаю, что мой старик был прав.

— В чем? — спросил Боннер.

— Когда я поступал в полицию, он сказал, что я спятил. Поймать убийцу — нелегкое дело, зато находить тела жертв гораздо проще. Ему представлялось, что для меня лучший способ преуспеть — это стать распорядителем на похоронах.

— Так почему же ты не стал?

Крицман пожал плечами.

— Распорядитель похорон не может курить на службе, — ответил он.

8

Утренняя газета упала на коврик у входной двери и развернулась. Ланселот подошел к ней и фыркнул, демонстрируя таким образом отношение всех горожан к местной прессе.

Затем открылась дверь, и Ланселот снова фыркнул. В этот раз он, вероятно, тоже был прав, поскольку миссис Квимби в дезабилье вряд ли заслуживала чего-то большего, нежели рассеянное фырканье.

Ее седеющие волосы вились мелкими кудряшками, а халат, под стать хозяйке, был измят и поношен. Она подмигнула Ланселоту и улыбнулась.

— Доброе утро, киса.

Ланселот решил, что был несправедлив к ней. Он перестал фыркать и замурлыкал, крутясь возле пухлых лодыжек. Миссис Квимби наклонилась, чтобы погладить кота, и мимоходом взглянула на газету.

—Читай-ем новости... м-м?

Ланселот узнал тошнотворный тон, каким большинство женщин обращается к домашним животным, младенцам, детям — практически ко всем, кроме мужчин.

Он цапнул газету с плохо скрытым раздражением. Миссис Квимби оттолкнула кота.

— Брось... Дай маме газету, будь паинькой... да... да...

Она подняла газету выше. Моргая, развернула ее и пробежала глазами заголовки.

— Боже мой, киса! Еще один!

Она уставилась на внушительных размеров заголовок и прочла его вспух:

„УБИЙСТВО В НИЖНЕМ ГОРОДЕ!”

Она покачала головой.

— Ты видишь это, киса? Мама ни за что не позволит тебе ходить в нижний город. Нет. сэр!

Ланселот терпеливо вынес и это, ожидая, что будет дальше.

— Хочешь пойти домой и позавтракать с мамой? — говоря так, миссис Квимби склонилась к коту и подняла его, поглаживая. — Разумеется, он хочет, ну, пошли, хорошенько позавтракаем и узнаем все об этом безумно интересном убийстве!

Она внесла кота в полутемную переднюю; пересекла гостиную, где пожелтевшие чехлы укрывали мебель, а каминные часы с купидоном отсчитывали минуты своего второго века. В этом украшении чувствовался налет поздней готики, и он же присутствовал во всем интерьере.