Куры не летают - [113]

Но мыслями я находился еще в Белграде. Городу удалось примоститься на холмах и реках, а обнимают его две руки: одна – Дунай, а вторая – Сава. И руки эти водяные, а сердце города – воздушное. Даже если бы я прилетал в Белград каждый год, то никогда бы не смог побывать одновременно на Аде Цыганлии и Скадарлии, или проехаться по всем белградским мостам – Газела, Бранковому, Старому Савскому, Старому и Новому железнодорожным мостам или посетить ресторан «Стенка» на Савском венаци, возле моста Ада, и бар «Муха» на улице короля Петра. Не говорю уж об улочках и переулках старого города, в которых можно заблудиться.

Для меня незыблемой остается улица Французская, по которой возвращался домой в своем рассказе «Лютня и шрамы» Данило Киш из ресторана Клуба писателей. Как свидетельствует белградская мифология (а она, должно быть, самый достоверный источник информации), Киш в этом клубе в свое время сцепился с писателем Бранимиром Щепановичем.

Тут пили вино Самуэль Беккет, Жан-Поль Сартр, Чеслав Милош, Гюнтер Грасс, американские режиссеры, итальянские и французские актеры; известные на весь мир красавицы и их кавалеры тратили время, свою молодость, воспринимая Белград как запасной аэродром перед Парижем или после его посещения. Вообще кафана означает нечто большее, нежели место, где можно перекусить, промочить горло несколькими глотками вина, запивая крепким кофе, подаваемым с водой. Кафана, особенно если сходится вся эта творческая братия, из которой в Белграде можно насобирать целую армию, превращает каждый вечер в смесь разговоров, споров, сигаретного дыма, народных песен.

Эти сербы научились «плавать» по своим Дунаю и Саве с криками, объятиями, поцелуями, при этом постоянно держа ракию или вино в правой руке, а левой размахивая в такт мелодии или обнимая такого же хмельного друга или подругу. Они вспоминают своих князей, свои битвы и поражения, ревниво посматривают в сторону Нью-Йорка или Парижа, превращая жизнь лишь в неуловимую тень, которая прошмыгнет по белградской улице, когда далеко за полночь они разойдутся или разъедутся на такси.

Возможно, именно поэтому ночью, оставшись с несколькими поэтами, увиденными первый раз в жизни, – заваливаешься в ресторан «Стенка» возле моста Ада, напротив острова Ады Цыганлии, от которого отделяет нас сонная Сава. Тьмутаракань рядом с автострадой. Этот ресторан – пристанище белградской богемы; кажется, что его воздух настолько густ от вина и ракии, что сквозь него тяжело прорваться, если захочешь убежать отсюда. Тут играет музыка и читают стихи. В течение нескольких часов вино «Вранац», смешиваясь с воздухом, к которому добавляются клубы сигаретного дыма, превращается в воздушный коктейль с ароматом жареного мяса и форели. За каждым столиком поют, возле каждого – танцуют. Подруги престарелых поэтов, сбросив туфли, ходят по столам под громкий смех, аплодисменты и сальные комментарии. Обнажая плотные икры, они пытаются соблазнить этих облысевших, с толстыми животами, кавалеров. Общее оживление: заходят несколько цыган из оркестра Горана Бреговича. Неизвестно, где в этот момент находится Горан, но эти зашли, напевая Месецина, месецина, ой-йой, – и неистовство продолжается, все вскакивают с мест, танцуют, поют, запихивают музыкантам бумажные динары в карманы, за пояса, бросают в широкое горло бас-трубы.

На этот раз, в сентябре 2013-го, я жил в гостинице на улице Косовской, в два предыдущих приезда – на Теразии (это почти параллельные улицы). Косовская похожа на ученический пенал. Рядом с гостиницей – национальная Кинотека, о которой вспоминает Момо Капор в «Зеленом сукне Монтенегро». Да, в этот раз была Косовская, более узкая, чем Теразия, с серыми домами, но с точно такими же водостоками и воркованием голубей. Правда, окна сейчас выходили не на улицу, а во внутренний дворик, – и противоположная стена с высокими окнами была за каких-то два метра от моих. Улица князя Михаила с галереями и магазинами – это почтовая открытка, блестящая и ламинированная, праздничная конфета, которую предлагает тебе уличный продавец, или фокус, которым тебя заманивает уличный клоун. Направо – поворот на Калемегдан, налево – спуск по крутым улицам. Тебе хочется иметь тысячи глаз и тысячи ушей, чтобы увидеть и услышать этот Белград, и тысячи сердец, чтобы почувствовать его ритм и пульс. И безбрежную память, чтобы запомнить всех поэтов и князей, чьи имена стали именами белградских улиц, и даже тех, которые таковыми не стали.

На улице князя Михаила меня всегда подстерегают неожиданности. На этот раз – в галерее УЛУС выставка Момо Капора и его дочери Ани. Я зашел с «Зеленым сукном Монтенегро» в кармане (начал его читать вчера в гостинице, практикуясь в сербском языке). Лежал в гостинице и читал вслух Капора, параллельно прислушиваясь к произношению телеведущей. По телевизору транслировали утреннюю развлекательную программу. Мне начинает казаться, что там, на высотах Западной Сербии, я увижу то самое черногорское сукно, сотканное из синего воздуха, зеленой хвои и зелено-серых пятен полонин.

Я снимал очки и пристально всматривался в безграничные просторы сине-зеленого воздуха, представляя, что где-то там, покрытая точно таким же зеленым сукном, лежит Волчья Долина. Может, именно теперь черногорцы перешли в наступление, и Лука Филипов уже ведет пленного Осман-пашу к королю Петру Петровичу Негошу.