Куры не летают - [103]

У Паунда нет пейзажа, зато есть текст, перенасыщенный историческими, политическими, временными, культурными, эстетическими аллюзиями и иллюзиями, цитацией, происходящей, собственно, от перенасыщенности культурой. Культура – и ничто другое – создала поэзию Паунда, он как будто хочет поймать мгновение, в котором зафиксировались самые главные вехи культурного прогресса человечества. Паунд – салонный поэт культурологического пространства, прежде всего – европейского (в то время как Лорка, находясь в мадридских, нью-йоркских или буэнос-айресских салонах, обращался к феерическим боям быков, цыганским мифам, гарлемским джаз-клубам). В некотором смысле трагедию Паунда-поэта спровоцировала поставленная себе самому сверхзадача: быть вторым Данте. Паунд не учел того, что другие времена и задачи искусства, стоящие перед поэтом уже в иных обстоятельствах, требуют от него реальной оценки своего потенциала и возможностей художественного языка эпохи, в которой ему выпало жить. Размах эстетической сверхзадачи Паунда до сих пор обуславливает разнообразные прочтения его поэтического творчества, не говоря уже о философских, социальных, экономических или литературно-критических высказываниях в статьях или письмах, которые кишат противоречиями, самоотрицаниями, несоответствующими оценками или же просто сногсшибательными ошибками.

Именно из этих несоответствий и противоречий соткан феномен Эзры Паунда. Именно эта безумная энергия пронизывает его текст, – не имеет значения – поэтический или прозаический.

2. Federico Garcia Lorca: нью-йоркские пейзажи

Тексты «Поэта в Нью-Йорке» настолько отличаются от всего творчества Лорки, что можно подумать, будто их написал совсем другой человек. Наслоение американских впечатлений на ранее полученный культурный опыт коренным образом изменило поэтику и поэтическое высказывание.

Лорка был гомосексуалистом, поэтому большинство эротических и сексуальных топосов его творчества никак невозможно уяснить, не учитывая этих обстоятельств, а то, что они существенны и наличествуют, – никакого сомнения уже не вызывает.

Размышляешь о судьбе поэта в большом городе, словно о судьбе средневекового святого в пустыне, то есть среди проявлений бытия перед возможными искушениями места, которое стимулирует выбор: не важно, клетка ли это Паунда в итальянской Пизе, или безграничный простор островного Нью-Йорка. И потому на фоне нью-йоркских пейзажей мифологический поэт Лорка лишен ореола какой бы то ни было политической ориентации, только сексуальной.

Лорка – приятель Сальвадора Дали или Луиса Бунюэля, Лорка – представитель мадридской богемы, человек театра, кафе, гомосексуальных отношений.

Когда 26 июня 1929 года Федерико Гарсия Лорка увидел Манхэттен, первое, что его поразило, – это архитектура и ритм американского города.

В то время 31-летний Лорка был уже достаточно известен в Испании как автор стихотворений и нескольких драм. Вращаясь в художественных кругах Мадрида, он приобрел славу человека богемы.

В Америке малоизвестного поэта опекали местные профессора из Колумбийского университета. В Нью-Йорке и в его окрестностях Лорка пробыл почти девять месяцев, достаточно для европейского неофита, который хотел увидеть и почувствовать Америку (хотя Нью-Йорк – это не только Америка или не совсем Америка). Первое, что сделал Лорка, – записался на курсы английского языка. Но за шесть недель, в течение которых он его изучал, ничего практически не достиг и впредь отказался от идеи заниматься английским (заметим, что это станет существенным фактором во время его пребывания в Америке, то есть закроет перед Лоркой возможность свободно и активно общаться с американцами без посторонней помощи и, безусловно, ограничит шансы войти в американский интеллектуальный мир). Он смог только прочесть по-испански несколько лекций в колледжах.

Однако Лорка приехал на время, он не планировал ни оставаться, ни делать себе какое-то паблисити в англоязычном мире. А Южная Америка, которая почти вся пребывала в поле испанского языка, давала не меньшие возможности для самореализации. Позднее Лорка использует их, посетив две страны латиноамериканского мира – Кубу и Аргентину.

Однако ни один город из числа тех, где довелось ему проживать подолгу или побывать мимоходом, – Барселона, Мадрид, Гавана, Монтевидео, Буэнос-Айрес (не говоря уже о маленьких испанских городках, о которых его биографы даже не вспоминают), не стал столь значимым пространством поэтических рефлексий, каким стал Нью-Йорк.

У Лорки в Нью-Йорке было время на все: посещать кофейни и культурные мероприятия, писать стихи, читать лекции, встречаться с друзьями, ходить в театры и просто бродить по городу. Денег было достаточно, семья щедро оплачивала ему пребывание в США. Он довольно часто писал из Нью-Йорка, рассказывая родным о своих впечатлениях от Америки и тамошних событиях.

На первых порах он познакомился с американским поэтом Гартом Крейном и пуэрториканцем Аджелем Флоресом, который, кстати, опубликовал статью о Лорке в испаноязычном журнале «Alhambra». Спорадически общался с американцем мексиканского происхождения, кинорежиссером Эмилио Амеро – они вместе работали над сценарием «Путешествие на Луну».