Куртизанка - [87]

Глава сорок девятая

Париж

Симоне хотелось петь и кричать во все горло, поведать о своем счастье благоухающим кошкам, цветущей лаванде, словом, всем, кто готов был ее слушать. Она была свободна. Она вернулась домой из Намакваленда. Она прижимала к груди Ветхий Завет Кира. Долина Африканской циветты переливалась богатством пурпура, лаванда цвела пышным цветом, воздух благоухал цибетином[55]. Мужчины оставляли работу на полях, чтобы присоединиться к своим женщинам, жеребцы проявляли игривость и кокетство в своих стойлах, а кобылы испускали обильные струи мочи, во всеуслышание объявляя о своей внесезонной готовности к совокуплению.

Симона задавалась вопросом: может быть, изменилась она, а не замок и его окрестности? Теперь, став женщиной, она научилась ценить очарование долины, дома, который стал ее убежищем.

Появилась Франсуаза; она решила выйти из замка на прогулку. Полная жизни и энергии иллюзия, столь же бесполезная, как и призраки мадам Габриэль, она срывала цветы лаванды и подбрасывала их вверх, и легкий ветерок подхватывал их. Она обошла окрестные холмы, когда после одного особенно утомительного вечера обнаружила первые морщинки в уголках глаз и заметила, что кожа на лице посерела и обвисла.

— Возраст дает о себе знать неожиданно и сразу, — заявила ей мадам Габриэль, когда Франсуаза обратилась в то утро к ней за советом. — Однажды ты просыпаешься и обнаруживаешь, что ровная здоровая кожа на шее пошла складками, как мехи аккордеона. Или что круглый подбородок, которым ты так гордилась в тридцать пять, вдруг становится остреньким и шершавым, а некогда стройная спина вдруг отказывается выпрямляться. Но prendre courage, Франсуаза, наберись мужества. Далее неизбежно наступает время, когда не наблюдается никаких перемен, — так природа вынуждает нас к смирению, чтобы дать время примириться с каждой фазой еще до того, как процесс продолжается. Считай время своим союзником, потому как каждая морщинка означает приобретенный бесценный опыт, а именно опыт превращает женщину обычную в женщину, возбуждающую интерес. А теперь ступай и прогуляйся по холмам. — С этими словами мадам Габриэль легонько похлопала дочь веером по плечу и посоветовала ей заняться изучением творений великих мастеров — Мольера, Бодлера, Бальзака, Золя, — даже если она не любит читать. Потому что вскоре ей понадобятся все средства соблазнения, чтобы очаровать своих поклонников.

Франсуаза только мило пожала очаровательными плечами.

— Ты, конечно, вольна полагать, что я ценю лишь физическую красоту, но ведь тайные знания, которыми я обладаю, и в будущем будут привлекать ко мне новых поклонников. — И, бормоча себе под нос что-то о жилке вожделения, она выпорхнула из гостиной.

И вот теперь, с вершины холма в долине Африканской циветты, бабушка наблюдала за Симоной на поросшем клевером холме и за Франсуазой, скорбевшей о приближающейся зрелости в долине у его подножия. Ее дочь, конечно, обладает красотой и чувственностью, но она — эгоистичная и тщеславная особа. А у этих черт есть и свои преимущества, и свои недостатки. Оставаясь в душе соблазнительницей, она подняла caprice d'une jolie femme — право красивой женщины на мимолетные причуды и милые глупости — на недосягаемую высоту, превратив его в искусство. И в этом заключался ее бесспорный талант. Мужчина, добившийся ее расположения и благосклонности, чувствовал себя особенным, непохожим на других. И готовым положить все золото мира к ее ногам. Но тщеславие взяло верх. И сейчас она все больше времени проводила в поисках эликсира, способного вернуть ей молодость. Впрочем, сейчас мадам Габриэль заботила отнюдь не Франсуаза.

Убийство Кира по-прежнему оставалось загадкой, и Симона откровенно пренебрегала своими семейными обязанностями. В девятнадцать она превратилась в блистательную женщину, чувственность и яростная решимость которой привели ее сначала в Персию, а потом в Южную Африку. Когда мадам Габриэль не удалось убедить внучку не покидать родной дом, она умолила своих призраков пересечь бурные моря и океаны и преодолеть обжигающие пустыни, чтобы присматривать за Симоной. Вернувшись, они поведали ей истории о потоке беженцев из поселений зулусов, о распрях между Лондонским обществом миссионеров и колонией буров на мысе Доброй Надежды, а также о вторжении Сесиля Рода и Паулюса Крюгера в Британский протекторат Бечуаналанд. А еще они доставили ее внучку домой целой и невредимой.

Мадам Габриэль, придя к выводу, что Симона остепенилась и готова принять на себя ее обязанности, нанесла визит в квартал Маре. Она предложила своему отцу поселиться в недавно возведенном новом крыле замка, откуда открывался великолепный вид на окрестные холмы, и убедить его, как она неоднократно пыталась проделать это раньше, что долина Африканской циветты — слишком славное местечко, чтобы отдать его на растерзание антисемитам.

Услышав это, раввин Абрамович схватил свою кипу и зашвырнул ее на канделябр, как будто собирался пуститься в пляс под ритмы псалмов, которые распевают в субботу, священный день отдохновения. Приняв это за выражение согласия, мадам Габриэль запечатлела на его лбу поцелуй и в приподнятом настроении выплыла из дома номер 13 по улице Роз.