Курская дуга - [2]

Раскуривая папиросу, он шутя пригрозил пальцем Грачеву:

— Берегись, Гайдуков в долгу не останется!..

— Я только идею подал, а там уж Гуренко постарался…

— Да! Где же твоя новость, Бобрышев? — спохватился Дмитрий. — Давай выкладывай!

Николай Спиридонович, отступив на полшага, торжественно произнес:

— Друзья! Я узнал из достоверных источников… к нам сегодня на станцию Рождество приедет Салаев. Семерым нашим вручит ордена.

— Серьезно? — покручивая усы, воскликнул Гайдуков. — Интересно, кто же награжден?

Бобрышев пожал плечами:

— Про то начальство знает.

Грачев глянул в окно. Незаметно пропали в снегопаде очертания города. Желтоватый луч солнца пытался пробиться сквозь тучи, но вскоре поблек и растворился в тумане. Тяжело дышал паровоз. Сизый дым проплывал над оборванными телеграфными проводами, цеплялся за кусты. Промелькнул разрушенный полустанок, и за крылом леска Грачев увидел шоссе, до самого горизонта забитое колонной «катюш». В стороне по ухабистой дороге шли войска. Впереди рот шагали офицеры в белых полушубках. Внимание Грачева привлекли необычные здесь собачьи упряжки. Остроухие лохматые собаки на бегу по брюхо проваливались в сугробы, отчего казались издали желтыми клубками, которые быстро катились по снежному полю.

Каждая упряжка везла пулемет, установленный на лыжах.

— На подходе новые силы, — папироской указал на войска Грачев.

— Весной здесь так загремит, что только держись, — заметил Гайдуков.

— Недаром сталинградцы пришли под Курск…

— А кто первый сказал, что сталинградцы будут под Курском? Бобрышев утверждал, что мы двинемся на юг, к Азовскому морю, Дмитрий называл район Северного Донца, Грачев перебрасывал гвардию под Ленинград, и только я правильно определил — Курск!

— Согласимся, друзья, что у Гайдукова стратегический ум!

— Ты все с подковыркой, — Гайдуков положил руку на плечо Грачева, сильным рывком потянул его к себе. — Саша, друг, несмотря ни на что, люблю тебя, черта!

— Люблю, как душу, трясу, как грушу, — быстро проговорил Грачев и ловко выскользнул из могучих объятий Виктора.

На столике зазвенели флаконы. Один упал и разбился. Запахло сиренью.

— Стой, братцы, поблизости военторга нет, — воскликнул Бобрышев. — Дай-ка листик бумаги. — И он старательно принялся собирать острые осколки.

Солонько сказал:

— Я в Сталинграде разговаривал с пленными и обратил внимание на любопытную деталь: в окружении все они верили в чудо, в какое-то новое оружие. Я даже подсказал Гуренко тему для новой карикатуры… Гитлер наводит на линию фронта старую самоварную трубу… Сейчас подумал: может быть, это недооценка противника? Мы кое-чего не знаем… — Он вопросительно посмотрел на Бобрышева, потом на Гайдукова.

— Я тоже слыхал об этом, — подтвердил Гайдуков, — фрицы ждали нового оружия. Ходили слухи, что его пришлют на транспортных самолетах.

— Враки! Будь у гитлеровцев новое оружие, они бы его пустили в ход, разорвали бы кольцо. А так… Это действительно самоварная труба, — рассмеялся Грачев.

— Нет, брат, я с тобой не согласен, — качнул головой Бобрышев. — Что-то новое у них есть.

— Не пора ли завтракать? — спохватился Гайдуков. — Ого! На моих часах уже девять. А что в твоем мешке, Дмитрий?

— Консервы. Судак в томате.

— Грачев, за тобой слово.

— Могу вас побаловать копченой рыбкой и…

— Ну-ка, братцы-сталинградцы, выкладывайте свои запасы! — весело воскликнул Солонько. — Грачев, ты сказал: «Могу вас побаловать копченой рыбкой… и…» Что такое «и»? Поставь точку над «и».

— Точка самая правильная! — Грачев раскрыл саквояж, и все увидели бутылку вина.

— Неужели мускат?

— Настоящий, розовый. Не удивляйся, Дмитрий, это я в госпитале получил в подарок.

— Давненько я не пробовал муската, — постукивая карандашом по бутылке, сказал Гайдуков.

— Стой! Давайте пригласим Седлецкого, — предложил Грачев. — Дмитрий, постучи ему в стенку.

— Зови Семена! — согласился Гайдуков. — Да не так, сильней стучи, Дмитрий!

В коридоре послышались шаги. Грачев отодвинул дверь и, пропустив Седлецкого, уступил ему свое место. Поздоровавшись, тот медленно опустился на диван и повернул к окну свое красивое лицо. Седая прядь пробивалась в его черных волосах. Все знали: Седлецкий гордится преждевременной сединой и при случае любит подчеркнуть, что это память о переправе через Дон. Подвинувшись в угол, он рассеянно взглянул в окно, затем сосредоточил внимание на столике.

— Мускат… Фу-ты ну-ты, как до войны!

— Доставайте стаканы, братцы, придвигайтесь к столику, — командовал Грачев. — Так… За новый фронт!

— За победу!

— За нашу дружбу!

После завтрака Гайдуков заторопился.

— Время не ждет. Пойдем ко мне, Александр. Почиститься надо, сменить воротнички, выутюжить гимнастерки.

— Я охотно присоединяюсь… Не возражаете? — поднялся Седлецкий. — И все устрою… Верочка нам поможет.

— Верочка? — переспросил Грачев.

— Ну, не Верочка, а Вера, — поправился Седлецкий.

Когда они ушли, Бобрышев взглянул на Дмитрия.

— Я тебе хочу дать совет, дружище: не раздумывай, женись! Вера замечательная девушка!

— Здесь какая-то ошибка, Николай Спиридонович.

— А мне казалось… Ну, что ж, выходит, твой старый товарищ ошибся. Извини…