Курсантки - [21]

— О чём бьёмся?

Они, хихикая, шепчут:

— На взводного.

— То есть?

— Что он устроится караулить около Натали на ночь. А Ленка не верит.

— Чем платим?

— Соком апельсиновым.

— Литр.

— Значит, мне тоже припадёт, — беспокоюсь за себя я.

— Само собой.

К обеду дотопали до места. Тыл разворачивал походные кухни на ужин. Будет гречневая каша с тушёнкой и горячий чай. Откроют кабачковую икру. Нарежут хлеб. Всё как положено. А пока перекусили сухим пайком. Отдохнули и нечего разлёживаться, самая пора браться за окопы. "Как в воду глядела. — Покрутила я в руках сапёрную лопатку. — Ерунда, велика премудрость землю копать! Выкопаем" Смотрим наглядную агитацию. Врубаемся в процесс. Но не тут-то было. Ничего толкового не получалось. Земля сопротивлялась. Эта долбаная лопата не желала копать. Взводный, время от времени проверяя наше усердие, рыл Наткин окоп. Наглядным примером показывая, как это следует делать. Потом выпрыгивал, шёл по нашим ямам, тыкая нас носом, объяснял наши промахи и возвращаясь к Кучер копал опять. Мог бы и нам по разику копнуть, мы не гордые, но нет, не дождёшься… Натка посасывала сломанный ноготь и молча хлопала своими голубыми глазищами. Кино и немцы. На руках мигом вздулись мозоли. Маринка воткнув в землю лопату, выпрямилась и принялась сосредоточенно рассматривать свои ладони. Я ухмыльнулась — не только у меня пузырь. Шумно вздохнула. Вытянула рукава куртки на ладони и поплевав зачем-то на них принялась копать дальше. Я в точности повторила манёвр. Кто мешал подумать о рукавицах раньше. Голова у целого курса болела. Напялили камуфляж и сразу стали тугодумами больными на голову. Ведь знали, что придётся зарываться, так чего же не взять рукавицы. Плойки тащили. Это у нас отец, заберётся на стол под люстру, а потом кричит, чтоб ему лампочку подавали. Что-то подобное произошло и с нами. Мы как-то заплутались в полах (мужской, женский) и забыли о том, что мы женщины, а женщины обязаны думать и прикидывать. Зарываясь и морщась от надувающихся мозолей, я устала. К тому же эта могила давила на меня морально. Такое ощущение что сверху наступят на края и он, обвалившись, завалит меня здесь. Думаю, с другими дело обстоит не лучше. Исключение — Ленка со Славкой. Им там целоваться лафа. Умом этот страх не объяснить. Он лезет из живота. "Не хочу и не буду здесь торчать, пошли они на фиг!" Я подпрыгнула и дотянувшись до края ямы, выползла из того проклятущего окопа на карачках и упала рядом на траву, чтоб отдышаться. С тоской посмотрела на Славку прыгнувшего в окоп Елены и пахающего там бульдозером. Вот даёт! Не иначе как на двоих роет. Туда запросто танк влезет. На горизонте показался начальник курса. Подъехал на своём «ниссане». Лафа! Покурил и пошёл оценивать наши старания. Смотрю, рядом шелестит земля. Похоже, Вика скребётся. С трудом, кряхтя, выбирается, значит, созрела, а у Маринки глухо, как в танке.

— Что там? — откашляв и выплюнув землю, шепчу я Вике.

Та машет рукой. Мол, пустой номер. Сидит на дне, сосёт пальцы с маникюром и не кукарекает.

— Зови, давай, давай не ленись. Скажи, курсовой идёт.

Вика сунулась было, но из недр земли донеслось хныканье:

— Пусть меня здесь пристрелят. Больше не могу.

Богуш присел, заглянул в окоп. Девчонка не пошевелилась. Так скрюченная, привалившись к стене и сидела. Помахав на себя беретом, засунув его за ремень, майор спрыгнул в окоп.

— Что совсем плохо? — наклонился он над ней.

— Отстаньте все от меня. Дайте спокойно умереть, — всхлипнула та.

— Не надо было на две глубины усердствовать… Курсант Браун, встать.

Маринка, растирая слёзы грязными руками повозившись, встала на четвереньки. На большее её не хватило. Майор, перехватив за талию, встряхнул и над самым ухом гаркнул:

— Руки вверх.

Маринка повинуясь подняла. Это она ещё могла. Взводный, заняв устойчивую позицию на верху, выхватил её из ямы, а курсовой выпрыгнул следом. Её встряхнули. Подействовало благотворно. Голова, пару раз плюхнувшись на грудь, приняла более-менее устойчивое положение. Расплющив глаза, она огляделась. Все уставились, словно никогда не видели, на неё. Это ей не понравилось и она провела грязной пятернёй по лицу.

— Маскировочка, — гогочут парни. — В самый раз в дозор.

Курсовой отмахнулся, велел замолчать и разойтись.

— Как можно было так изгваздаться? — ворчал он. — Ну посмотрите на ребят. Все чистые, опрятные, а вами как будто поле подметали.

Мы огляделись, так оно и было. Сравнил тоже… Они рождены для войны, а мы в том направлении чужеродное тело.

Тут же над полем раздалась его зычная команда.

— Подошла водовозка. Всем привести себя в порядок и строится на ужин.

Славка сунул Ленке ведро. Расторопный малый, урвал для нас. Мы набрали воды и отошли за кусты. Раздели до белья Маринку и облили её. Завернули в полотенце. Потихоньку она пришла в себя. Но теперь её бил колотун. Подошли взводный с Богушем. Не орали. Собственно выглядели, кажется, приветливо.

— Ну что у вас, землекопы?

Увидев трясущуюся девчонку, взводный произнёс загадочное:- "Понятно!" Что ему понятно? О чём ему понятно? Но разбираться нет сил. Курсовой только и выдал своё: "Ё, п, р, с, т". Подхватив её на руки и веля Ленке забрав одежду следовать за ним, он отправился к машине. Через минуту «ниссан» развернулся и умчался в лагерь. Мы посмотрели вслед, потом друг на друга и пошли лопать кашу. А кругом лес, луг, птички поют. На какой фиг в такой красоте, та война. Да голова и думать про неё не хочет. После ужина посидели возле взметнувшегося к звёздам костра и принялись укладываться на бочёк. Романтики нахлебались под самые жабры. В самый раз соснуть. Нет, у кого есть силы, пусть себе треплются. Но улечься на бочёк — сильно сказано. Её, ту постель, сделать ещё надо. Нарубить хвороста, расстелить его. Пока мы то да сё, послышался шум мотора, прикатил курсовой. Маринка вышла сама. Причёсанная, одетая и даже при улыбке. Боец!